Весенние грозы. Дмитрий Мамин-Сибиряк

выгодная штука. Рыбы получается в десять раз больше. Рыбопромышленники арендуют озера и реки, устраивают садки, питомники и вообще заводят правильное хозяйство. У нас, извините, рыбу только истребляют, а ведь она требует такого же правильного хозяйства, как пчела, шелковичный червь, баран, корова или лошадь. Лиха беда, что мы ничего не знаем и не умеем взяться…

      Он подробно рассказал, как ведется дело в Америке, и старые рыбаки могли только ахать. Вообще, Печаткин сразу подавил их своей ученостью. Говорил он степенно, не торопясь, точно сам везде был и всё видел собственными глазами. Но, разговаривая о рыбе, Печаткин незаметно перешел к своим шервожским делам и пошел чертить: тот – дурак, этот – шарлатан, третий – межеумок. Всех по пальцам перебрал, и всем досталось на орехи. Скромный Петр Афонасьевич весь съежился, слушая эти смелые речи, хотя оно, конечно, ежели рассудить правильно… Да нет, не нашего ума дело.

      – Горд я – вот главная причина, – продолжал Печаткин, закручивая свои рыжие усы. – Конечно, я маленький человек, но свою честь отлично понимаю и никому не позволю наступить себе на ногу… Уж извините!..

      – Не мало с твоей честью-то горя напринимались, – ответила из другой комнаты Анна Николаевна, любившая вмешиваться в чужие разговоры. – Честь – это хорошо тому, у кого детей нет да денег много, а бедному человеку честь-то и не по чину в другой раз…

      – Женщина, умолкни!.. – ворчал Григорий Иваныч, улыбаясь добродушной улыбкой. – И у зверя есть своя честь… Оскорбленный медведь поднимается на задние лапы и грудью идет на врага. А маленькому человеку вот как нужно беречь свою честь…

      Никто не обратил внимания, как в мастерскую пробралась маленькая Катя и с жадным вниманием прислушивалась к разговору. Здесь еще в первый раз раздавались незнакомые слова, и её детское сердце по уверенному спокойному тону гостя верило, что именно он прав. Девочка инстинктивно всё подходила ближе и ближе к Григорию Иванычу, пока не очутилась у него на коленях. Он разглаживал её волосы своей большой сильной рукой, принимая, вероятно, за Любу, а потом с удивлением проговорил:

      – Откуда взялась эта птица?..

      – Я – Катя…

      – Катя? А знаешь, кто была Екатерина великомученица, имя которой ты носишь?

      Печаткин очень хорошо рассказал житие святой, а Катя всё время смотрела с изумлением ему прямо в рот, как это делают маленькие дети. Григорий Иваныч так хорошо рассказывал, что у неё навернулись даже слезы на глазах.

      – Большая будешь – всё узнаешь, – закончил Печаткин, гладя детскую головку. – У меня вот две таких маленьких женщины есть…

      – Ну и башка! – проговорил Петр Афонасьевич, когда Печаткины ушли домой. – Всё-то он знает… И как говорит: точно по печатному. Вот это человек… В самом деле – башка. Маленький человек, а всё-таки не тронь меня…

      – Ты-то молчал бы лучше, – ворчала Марфа Даниловна. – В гимназию побоялся итти, а туда же…

      – Нет, и мы тоже понимаем… да, Григорий-то Иваныч правду