Признания Адриана Моула. Сью Таунсенд

телефон (опять).

      Сэр, остаюсь вашим покорнейшим и преданнейшим слугой,

А Моул.ДРОЖЬ

      Пандора, верно,

      Я молод

      И ростом не вышел,

      Лицом нездоров.

      Однако, молю, услышь

      Мой дикий надрывный зов!

      Упоительная,

      С кожей восхитительной

      Любительница телевикторин,

      Взгляни, о Панда!

      Вот я стою один

      И весь дрожу,

      Как разбухшая гланда.

      Адриан Моул на передаче «Пиратское Радио-4»

      Искусство, культура и политика

Август 1985 г.

      Я хотел бы поблагодарить Би-би-си за приглашение выступить на Радио-4. Давно пора двигать культуру в массы и по утрам тоже. Но прежде чем начать, я хотел бы воспользоваться возможностью и сообщить родителям, что добрался благополучно.

      Привет, мама! Привет, папа! Доехал нормально. Второй класс поезда был битком набит, я пошел в первый, нашел свободное место и прикинулся сумасшедшим. К счастью, у контролера в семье тоже есть душевнобольной, поэтому он отнесся ко мне сочувственно и пересадил на табуретку в купе для проводников. Как вам известно, в обычной жизни я интроверт, так что жутко вымотался, прикидываясь душевнобольным экстравертом в течение целого часа и двадцати минут. И страшно обрадовался, когда поезд на всех парах въехал в монолитную пещеру вокзала Сент-Панкрасс. Если честно, папа, никаких паров не было; как ты знаешь, их давно отменили, от них осталось лишь одно эротическое воспоминание в головах обкуренных вокзальных завсегдатаев.

      Ну да ладно… Я взял такси, как вы велели, такое черное, с высокой крышей. Сел и бросил:

      – Отвезите меня на Би-би-си.

      – На которое Би-би-си? – спрашивает шофер. Тон у него был довольно гнусный. Я едва не ляпнул: «Не нравится мне твой разговор, парень», но прикусил язык и пояснил:

      – Я выступаю сегодня на Радио-4.

      – Хорошо, что не по ящику, – с такой-то рожей, – буркнул водитель.

      Он, очевидно, намекал на кусочки зеленой туалетной бумаги, которыми я заклеил порезы после бритья. Я не нашелся что ответить на это чудовищно бестактное замечание и потому промолчал, уставившись на счетчик, как вы велели. Ты не поверишь, мама, но поездка обошлась мне в два фунта и сорок пять пенсов!.. Нет, я, конечно, понимаю, но… это невероятно, правда? Два фунта и сорок пять пенсов! Я дал шоферу две фунтовые бумажки и пятьдесят пенсов монетой и сказал, что сдачи не надо. Не стану повторять, что он мне ответил, потому что это все-таки Радио-4, а не какая-нибудь ночная радиостанция для бродяг. Шофер швырнул пять пенсов в водосток и рванул с места, выкрикивая грязные ругательства. Я шарил в водостоке черт знает сколько времени, но, к нашей общей радости, нашел-таки пятипенсовик.

      Тип в генеральской форме преградил мне путь под священные своды Центра радиовещания и спросил:

      – А ты кто такой, милок?

      Я отвечал холодно (на его тон мне тоже было плевать):

      – Меня зовут Адриан Моул, я – автор дневников и юноша-философ.

      Он обратился к другому генералу… вот