Блокада. Анатолий Даров

Тамары, и сама она выпрыгнула, как коза, на чемодан.

      Он треснул, Нина ахнула.

      – Дура неумная.

      – Оно известно – дитё, – сказал рабочий, – а вы бы принимались за дело, пока не темно. И помощник есть.

      Кое-как забили окна фанерой и досками, навесили дверь. В коридоре лежало много досок.

      – И откуда взялись? – удивлялась Нина, – вот кстати.

      – Кста-ти, – передразнивала ее Тамара, – с неба падали, а я собирала: бывает же, рыбы падают с неба, и разные лягушки. А тут – доски. Да еще в бомбежку. Что удивительного? Хорошо еще, что не на голову.

      – Они, наверно, не падали, а под руку попадались, – сказал Дмитрий.

      – Все могло быть. Главное, на мой взгляд: не теряться.

      Женщина с перевязанной рукой ходила по двору и у всех спрашивала:

      – Куда девались мои досточки – ума не приложу. Вы не видели, случаем?

      – Случаем, – ворчала Тамара. – Тут света не взвидишь, а она – доски захотела увидеть.

      Где-то чья-то ловкая и добрая рука соединила оборванные провода, и в домишках зажегся свет. Далекая и, очевидно, да, конечно, красивая и нежная женщина мягко сказала:

      – Продолжаем нашу передачу. Слушайте концерт-лекцию «Венский вальс».

      – Я предпочитаю венскую булочку. Впрочем, у нас кое-что есть. Вот мы сейчас управимся, – сказала Тамара и, подоткнув юбку выше колен, вальсируя под музыку, принялась подметать пол и наводить порядок, т. е. рассовывать вещи под кровати.

      К чаю у сестер нашлось довоенное печенье и шоколад.

      – Теперь мы тебя, мил-дружок, не отпустим, – щебетала Тамара, – как хочешь, а оставайся с нами.

      – Вы уже на «ты»? – спросила Нина.

      – Мы на «мы», на мой взгляд.

      – Ты у меня домыкаешься сегодня. Пойди-ка, достань это самое…

      В квартире из трех комнат одна была «безработной». Тамара долго возилась в узлах, потом, с таинственным видом держа руки за спиной, подошла к столу.

      – Угадай – что? – и, не дожидаясь ответа, подняла над головой бутылочку водки.

      – Золотая рыбка в золотой ручке, – сказал Дмитрий и был награжден таким взглядом… Пожалел, что ему не 16 лет. В России со времени «Героя нашего времени» юноши в 20–25 лет уже вздыхают об «ушедшей» молодости.

      И Тамара, дитя Северной Пальмиры, тоже сказала эту сакраментальную фразу, в войну сбившую многих с пути: «Все равно – война». И выпила, как большая, не моргнув глазом, только закашлялась.

      Постелили Дмитрию прямо на плите, на Тамариных досках. Спал, как в детстве на полатях, с легким отрывом от пола, от избы – в мир полупрошлый, полубудущий, фантастический мир русской детворы, засыпающей под вой метелей – белых ведьм.

      Ночью была еще тревога, но ее даже не слыхали. Начали привыкать.

      Ранним утром сестры провожали Дмитрия, как на войну. Какой-то узелок, тысяча пожеланий – и главное: «Приходи, не забудь; дал слово».

      Обводный канал все еще тускло мерцал в дыму. Не в дыму – столбом, не в дыму – коромыслом. Над тлеющим пожарищем повис огромный, бесформенный,