Малыш. Жюль Верн

Сиб ощупал гинею в кармане, решив ни за что с нею не расставаться.

      Наконец настал торжественный момент. Элиза, схватив Сиба за руку, повела его на сцену.

      Он был ослеплен ярким светом газа, растерялся среди сутолоки актеров, смотревших со смехом ему в лицо, и чувствовал себя пристыженным в отвратительной нищенской одежде!

      Наконец раздались три удара.

      Сиб задрожал, точно они пришлись по его спине.

      Занавес поднялся.

      На сцене, декорации которой изображали хижину, находилась одна герцогиня Кендальская, говорившая свой монолог. Вскоре дверь в глубине откроется, и в ней появится с протянутой рукой ребенок, который окажется ее собственным. Надо заметить, что еще на репетициях Малыш очень огорчался тем, что его заставляли просить милостыню. Ведь его врожденная гордость всегда возмущалась, когда ему приходилось вымаливать подаяние в приюте Ragged school. Правда, мисс Анна Уестон сказала, что это делается только для виду, но все же оно было ему совсем не по нутру… В своей наивности он принимал все за правду и воображал себя несчастным Сибом.

      Ожидая своего выхода в то время как режиссер держал его за руку, Малыш смотрел в щелочку двери. С каким удивлением рассматривал он эту переполненную зрителями залу, многочисленные лампочки вдоль рампы, громадную люстру, висящую в воздухе, точно огненный шар. Это было совсем не то, что он видел, когда присутствовал в представлениях, сидя в ложе.

      В эту минуту режиссер сказал ему:

      – Ну, будь же внимателен, Сиб!

      – Да, сударь.

      – Помни же… ты пойдешь прямо к маме, только смотри не упади!

      – Хорошо, сударь.

      – Ты протянешь руку…

      – Да, сударь… вот так?

      И он показал сжатую руку.

      – Да нет же, дурак!.. Так показывают кулак!.. Ты должен идти с открытой рукой, потому что просишь милостыню…

      – Да, сударь.

      – И не произноси ни слова… ни одного!

      – Да, сударь.

      Дверь в хижину отворилась, и режиссер вытолкнул Малыша на сцену.

      Малыш делал первые шаги в сценической карьере. Боже, как у него колотилось сердце!

      Со всех концов залы послышался одобрительный шепот, в то время как Сиб с дрожащей рукой и опущенными глазами нерешительно приближался к даме в трауре. Заметно было, что он привык к лохмотьям, которые нисколько не стесняли его.

      Ему сделали овацию, что окончательно смутило его.

      Вдруг герцогиня встает, смотрит на него, откидываясь назад, открывает объятия.

      Из ее груди вылетает раздирающий душу крик:

      – Это он!.. Он!.. Я узнаю его!.. Это Сиб… этой мой ребенок!

      И она притягивает его к себе, прижимает к своему сердцу, покрывает поцелуями. Он все молчит. Она плачет, на этот раз настоящими слезами, и восклицает:

      – Мой ребенок… это несчастное маленькое создание, просящее у меня милостыню!

      Это начинает волновать Сиба, и, хотя ему запрещено разговаривать, он не выдерживает.

      – Я ваш ребенок? – спрашивает он.

      – Молчи! – говорит тихонько мисс Уестон.

      Затем