Тихая музыка за стеной (сборник). Виктория Токарева

очень. Весь день на сухомятке.

      – Налить еще? – спросила Ада.

      – Вообще-то я наелась. Ну да ладно. Поем впрок.

      Ада поставила вторую тарелку. Мирка стала есть впрок. Идейные разногласия не портили аппетит.

      С бабушкой что-то случилось.

      Она стояла у плиты и жарила котлеты. Вдруг ни с того ни с сего сняла с себя фартук и легла на кровать.

      – Что с тобой? – удивился дед. – Ты заболела?

      – Я больше не хочу готовить, – ответила бабушка. – Я стою за плитой шестьдесят лет. Мне надоело.

      – А как же обед?

      – Не знаю. Мне все равно.

      Дед растерялся.

      – Но ведь Лизонька так устает. Ты же не хочешь, чтобы она работала в две смены: в театре и дома, – увещевал дед.

      – Мне все равно.

      Через неделю бабушки не стало. Она умерла на рассвете, как принято.

      Дед не хотел в это поверить. Он простирал худые руки вверх и взывал:

      – Сонечка, куда улетела твоя душенька?

      Сонечка безмолвствовала. Дед стал метаться по комнате, как большая птица, случайно влетевшая в незнакомое тесное помещение.

      – Нет! – вопил дед. – Нет, нет, нет…

      Он бился головой об стену. Вид его был страшен. Дед мог бы включить свой привычный конформизм: согласиться с Богом. Так устроен мир, все умирают в конце концов. Как все, так и мы. Спасибо и за это. Сонечка могла умереть раньше, а могла не родиться вообще… Но дед не хотел согласиться с Богом, не желал смириться со смертью жены. Он буквально рвал и метал. Разбил стеклянную дверь в столовой. Потом лег и затих.

      К вечеру его не стало.

      Лиза подозревала: дед что-то принял, заготовленное на крайний случай. Значит, его конформизм не был всеобъемлющим. С чем-то он мирился, а с чем-то нет.

      Дед согласился с потерей статуса – был дворянин, стал совслужащий. Согласился с потерей богатства, жилья, страны. Но с потерей жены он согласиться не смог. Видимо, они были – одно.

      И странно: дед никогда не демонстрировал своей любви к жене. Просто они понимали друг друга с полувзгляда. Понимали молча. Они, как правило, молчали, но это было не напряженное изнуряющее молчание скуки, когда все слова сказаны и нечего добавить.

      Это было молчание глубокого, удовлетворенного покоя, когда ничего больше не надо, кроме того, что есть.

      Хоронили их в одной могиле. Видимо, дед так хотел. В день похорон ему исполнилось девяносто пять лет.

      Ариадна плакала безутешно. Ее успокаивали, увещевали: длинная жизнь, дай бог всякому столько пожить. Надо не плакать, а радоваться. Как в Индии.

      Но Ариадна не хотела слушать. Объективно все правильно. Долгая жизнь, подарок судьбы. Остаться живым в этот жестокий век, дожить до правнука. Но Ариадна не судила объективно. Именно субъективно. Это ее дед, вечно живой и бесконечно любимый. Это ее бабушка, ее защита от всех врагов – внешних и внутренних. Без них как будто лопнуло полотно жизни. Образовалась прореха, в которую дул ледяной ветер.

      Старики оставили внучке приданое: сундучок с драгоценностями. Но какими… Сапфиры – кабошоны, многокаратные бриллианты, изумруды, опалы. Всему этому не было цены. Молодец дед. Не все