Источник. Джеймс А. Миченер

Увенчанный рогами алтарь, жертвенник, о котором упоминается в Библии. Скорее всего, его датировка восходит к временам царя Давида. Он мог и сам приносить на нем жертвы, хотя сомневаюсь, что он бывал здесь.

      Зодман опустился на колени, рассматривая старый каменный жертвенник. Тот обладал странными варварскими очертаниями, но принадлежал к тем временам, когда закладывались начала иудейской религии. На таком алтаре приносились первые жертвы единому Богу. Зодман бережно прикоснулся к старинному изделию и сказал:

      – Вечером я улетаю. В Рим.

      – Но вы же провели здесь всего два дня! – запротестовал Куллинейн.

      – Больше времени я не мог вам уделить, – ответил занятой человек и по пути в аэропорт признался Веред и Куллинейну: – Эти два дня стоят двух лет моей жизни. Я никогда не забуду того, что увидел.

      – Водзинского ребе? – не без ехидства спросила Веред.

      – Нет. Израильского солдата.

      Наступило молчание. Глубокое молчание.

      – Две тысячи лет, – тихо произнес Зодман, – стоило еврею увидеть солдата, он понимал, что грядут плохие новости. Потому что солдат не мог быть евреем. Он был врагом. И не так уж мало – увидеть еврейского солдата, который стоит на своей земле, защищая евреев… а не преследуя их.

      Снова воцарилось молчание.

      В аэропорту Зодман обратился к своим спутникам:

      – Вы творите чудеса. Прошлым вечером, поговорив с миссис Бар-Эль, я отказался от своей сентиментальной заинтересованности в замке. Докапывайтесь до скального основания. Вы прекрасная команда, и вам это под силу. – Помолчав, он ткнул пальцем в Табари: – А вот этого типа, Джон, думаю, тебе следует уволить. – У Веред перехватило дыхание, но Зодман, не меняя строгого выражения лица, продолжил: – У него не хватает научного подхода. Он не обращает внимания на детали.

      – Его дядя Махмуд… – начал Куллинейн и осекся.

      – Во-первых, он не заметил, что в лесу Уингейта стоят две вывески, – сказал Зодман. – А во-вторых, в тот первый вечер, когда все вы шептались в палатке, я пошел прогуляться на холм. Там меня окликнул сторож. «Тут нельзя ходить», – сказал он, и я спросил почему, тогда он объяснил, что на этом месте мистер Табари закопал греческую статую, чтобы завтра найти ее и порадовать какого-то чудака из Чикаго. – И с этими словами Зодман ушел на посадку.

      Когда о пассажире, которого они только что проводили, напоминал лишь замирающий гул турбин, Веред Бар-Эль вздохнула:

      – В Израиле прошла острая дискуссия, почему американские евреи не хотят эмигрировать. Наконец я поняла. Больше чем один или два таких, как он, у нас не разместятся.

      Она насмешливо посмотрела на Куллинейна, и тот сказал:

      – В Америке места много. Мы можем принять любого энергичного человека.

      Во время долгого пути обратно в Макор он снова спросил Веред, почему они с Элиавом не поженятся, и она осторожно ответила:

      – Жить в Израиле далеко не просто. И не всегда легко быть евреем. – Она явно дала понять, что не хочет продолжать разговор на эту тему.

      – Ты