Источник. Джеймс А. Миченер

приволокли к нему правителя Уриэля и его сына Зибеона, которых заставили на коленях подползти к Цадоку.

      – Эти должны остаться в живых, – потребовал патриарх, но Эфер уже приготовился прикончить их. Патриарх закрыл их своим телом, вскричав: – Эль-Шаддай отдал их мне!

      Эфер было решил, что отец хочет отделить этих двух пленников, чтобы подвергнуть их каким-то особым пыткам, и освободил отца и сына, но старик стал униженно целовать руки правителя Уриэля, говоря ему:

      – Молю тебя, преклонись перед Эль-Шаддаем.

      Правитель, чья нерешительность и превратила город в дымящиеся руины, посмотрел на Цадока и наконец понял, о чем говорил огонь, который он увидел в глазах старика.

      – Моя жизнь отдана Баалу и Астарте, – сказал он и пал под ударом Эфера.

      Цадок, потрясенный дерзостью сына, закричал:

      – Эль-Шаддай хотел, чтобы этот человек остался в живых!

      Разгоряченный убийствами, Эфер откинул его слабую руку, посмотрел на отца и произнес страшные, непростительные слова:

      – Ты лжец! – У старика перехватило дыхание, и Эфер продолжил: – Прошлой ночью, когда ты спал, Эль-Шаддай пришел ко мне. И я знаю истину.

      Подчиняясь требованию Эль-Шаддая, он приготовился убить своего зятя, но Цадок закрыл того своим телом.

      – Ты признаешь Эль-Шаддая? – спросил патриарх.

      – Я признаю единого бога, – заявил Зибеон.

      – Где Леа?

      – Убита.

      Старик преисполнился такой горестной печали, что Эфер подарил ему жизнь Зибеона, дети которого позже продолжат жизнь великой семьи Ура.

      В этой бойне из тысячи девятисот хананеев спаслись лишь девять мужчин плюс пятьдесят женщин и около двадцати детей. Старый Цадок подошел к каждому из них, словно он продолжал быть главой племени, добиваясь от них обещаний, что они будут поклоняться Эль-Шаддаю. После того как женщин роздали в дома ибри, занимающихся земледелием, Цадок собрал мужчин-хананеев и лично совершил обрезание тем, кто еще не подвергся этому обряду. Завершив свои труды, он сел перед алтарем и заплакал – усталый старик, в глазах которого погас огонь фанатизма.

      На него никто не обращал внимания. Цадок расправил согбенные временем плечи, привел в порядок бороду и, опираясь на посох, побрел наверх, где когда-то стояли менгиры. Здесь он, обернувшись, посмотрел на город, уничтоженный его людьми, и предался сетованиям:

      Исчезли амбары, полные желтого зерна,

      Опустели хранилища воды,

      Улицы засыпаны пеплом,

      И дома почернели от копоти.

      Устыдившись, что и он был причиной горестей этого дня, Цадок застонал:

      – Эль-Шаддай, почему я был избран, чтобы принести в мир этот хаос?

      В тот день он потерял еще девять любимых своих сыновей, его девушка-рабыня была рассечена серпами колесницы, и дочь последовала за своими братьями, но в сумерках он думал лишь о бесцельной резне хананеев, но поскольку не мог принять, что именно его люди устроили эту бойню,