Источник. Джеймс А. Миченер

я не говорил тебе: «Сыновья умнее отцов»? Пусть даже в соответствии с планом Эфера.

      – То есть мой упрямый сын был прав, свергнув Баала?

      – Он поторопился, потому что еще не пришло время, когда я прикажу людям не иметь иных богов, кроме меня.

      – Простишь ли ты моему сыну его самонадеянность?

      – Ему предстоит вести мой народ в битву, а таким людям нужна самонадеянность.

      – А я? Я ведь всегда искал мира, Эль-Шаддай. Когда город будет взят, что я должен буду делать?

      – Уничтожать мерзость.

      – И хананеев?

      – Мужчин ты перебьешь. Всех мужчин в городе. Детей ты примешь, как своих собственных. Женщин же ты поделишь – каждому мужчине в соответствии с его потерями.

      Это было жестокое решение. Оно не допускало двусмысленного толкования. Это был жесткий и твердый приказ от самого бога, и патриарх был потрясен. Ему приказали повторить бойню в Тимри, чего он не мог сделать. Это действие вызывало такой ужас, что он не мог решиться на него, пусть даже получил приказ от самого Эль-Шаддая.

      – Я не могу перебить всех мужчин этого города. – Снова он восстал против слов своего бога и был готов принять на себя все последствия.

      Эль-Шаддай мог сам свершить все эти казни, но он всегда предпочитал урезонивать своих ибри. Вот и на этот раз он сказал Цадоку:

      – Ты думаешь, я из-за жестокости приказал тебе перебить хананеев? Я приказал не потому, что вы, ибри, глупый и упрямый народ, готовый преклониться перед другими богами и принять другие законы. Я приказываю не потому, что ненавижу хананеев. А потому, что люблю вас.

      – Но среди людей Ханаана должны быть и те, кто готов принять тебя. Если они согласятся совершить обрезание, могу ли я спасти их?

      Голос из гущи оливковых деревьев ничего не ответил. Цадок задал непростой вопрос даже для всемогущего Эль-Шаддая. Это был вопрос о спасении, и даже богу потребовалось время, чтобы взвесить его. В предложении патриарха крылась большая опасность: конечно, найдутся хананеи, которые принесут ложные клятвы и совершат обрезание, но в глубине души они будут хранить решимость и дальше поклоняться Астарте. Но отношения между Эль-Шаддаем и его ибри не носили характер беспрекословного подчинения: даже бог не мог приказать Цадоку слепо повиноваться приказам, которые были для него отвратительны или противоречили его моральным установкам. Эль-Шаддай понимал, почему старик был не прав в своей оценке хананеев, и эта ошибка в будущем могла доставить Эль-Шаддаю много трудностей, но он не мог внушить Цадоку это понимание. Так что в данный момент сдался именно бог.

      – Если ты найдешь среди хананеев таких людей, – согласился он, – их можно будет пощадить.

      – Какой ты дашь мне знак, чтобы опознавать их?

      – Когда придет победа, тебе придется полагаться лишь на себя.

      Старику не хотелось говорить на следующую тему, но он не мог избежать этого разговора.

      – Эль-Шаддай, сегодня я потерял пятерых сыновей. Мне нужна