По следам Листригонов. Сергей Крупняков

руками о подбородок. Ну и?

      – Ладно, об этом потом, надо ещё эту идею выносить.

      – Как всегда! – выдал сын любимую фразу.

      …Был март, и погода была просто собачья. Ветер, холодный, влажный, завывал между стальными корпусами гаражей. И снежинки, последние, мартовские, кружились в воздухе, и падали нам на плечи, на руки, и на влажный рюкзак. А влажный он был от того, что был полон горячих хлебов. И снежинки, падая на рюкзак, таяли. И он стал совсем мокрый. Битый час мы ходили от гаража к гаражу, и предлагали хлебы голодным мужикам. Но трезвые, равно как т пьяные мужики, глядели на нас, как на привидения. И никто не купил у нас наших замечательных хлебов.

      – Да, дела хреновые, сынуля… – промёрзшим, упавшим голосом сказал я, проходя мимо очередного гаража.

      – Может, к этому дядьке подойдём? – сказал сын, глядя на очередные открытые ворота…

      – А смысл?

      – Может, повезёт? – Не успел я завершить фразу, как из ворот вышел высокий, дородный, откормленный мужик, лет сорока. И приветливо улыбнувшись, сказал:

      – Что вы тут делаете, любезнейший Сергей Аркадьевич, уж не гараж ли вы вздумали покупать?

      Боже! Это был Урбанский! Тот самый Аркаша Урбанский, который звал меня редактором в во вновь испечённый журнал.

      Отступать мне уже было некуда. Хорошо хоть, не крикнул с порога: «…а вот хлебы, с пылу с жару…»

      – Аркаша! – Я цыркнул глазами на сына. «Мол, тихо…» Но сын сам всё понял. – А ты что тут делаешь?

      – Как что? – Удивился Аркаша, – у меня тут новый «Мерс» стоит. Вот только купил…

      – Откуда такие деньги?

      Мы увидели в гараже новенький, сверкающий хромом и никелем, лаком и золотом «Мерседес».

      – Так я же, в отличие от тебя, быстро ориентируюсь. А ты, наверное, всё ещё о стиле страдаешь? И сколько страдать будешь? А?

      Слова были обидные. Сын плотно сжал губы, и уставился себе под ноги.

      – Есть вещи поважнее стиля, – ответил я тихо. И начал, было, разворачиваться, чтобы поскорее уйти. – Ну, ладно, ладно, не обижайся. Ну, прости. Я ведь читал твой «Кораблик». Правда, не каждому дано дойти до гавани. И у каждого она своя, эта гавань Так?

      Он был прав. У каждого своя гавань.

      – А «Облако» закончил?

      – Не уж-то не забыл?

      – Да всё я помню. Жизнь эта, идиотская… Всё я твоё, помню. Уж сколько? Лет двадцать прошло. Неужели никто так и не ухватился?

      – Да, так, по мелочам всё…

      – А ведь можно было целое поколение вырастить на этих сказках… Не уж то никто ничего так и не понял?

      – Ты, вот, понял, И то хлеб.

      – А что я? Я чинуша… Новый Латунский.

      – А чем твой журнал пробавляется?

      – Журнал? Поднимай выше. У меня теперь частное издательство. «Народ» называется.

      – «Народ»? Это твоё издательство – народ?

      – Ну да, а что?

      – Да так, пустячок. Видел я на днях детскую книжечку про мальчика каннибала, и девочку путану. И про Ивана Царевича, как он там, что-то змею Горынычу, под хвостом, отрезал…

      – Ну и что?

      Да ничего.