Жизнь переменчива. Рассказы. Анна Вислоух

приду ещё, – он произнёс это так, что она поняла – придёт, и грош цена её хвастливым лозунгам: «Мы вдвоём с сыном и больше нам никто не нужен».

      – Почему ты тогда написал мне это письмо? – тихо спросила Женька, испытывая жгучее желание дотронуться до его щеки, провести пальцем по губам, чтобы он шутливо прихватил ими палец и стал целовать её руки все дальше и дальше, до локтя и выше… Она вздрогнула, провела ладонью по лбу, словно снимая с него паутину, в которой сама запуталась, как глупая безмозглая муха.

      – Какое письмо? – он удивленно оглянулся. – Я не помню, да и тебе советую забыть.

      Дверь стукнула гулко, и этот звук больно оттолкнулся от Женькиной груди, как отдача от выстрела тренировочной винтовки, из которой Женька стреляла в институтском тире на занятиях по гражданской обороне.

      «Разве это он? – спросила она себя. – А почему тогда я его не ненавижу?»

      Боль и недоумение, скопившиеся у неё за эти годы где-то в районе солнечного сплетения (наверное, там и помещается душа!), вдруг хлынули изнутри мутным потоком. Она медленно съехала по стене на пол и заревела так, как не плакала даже на похоронах матери, словно окаменев тогда от горя и не выдавив из себя ни слезинки.

      Испуганный Тимка выскочил в коридор и, увидев мать сидящей на полу и рыдающей в голос, заревел что было силы, кинулся её поднимать, тянул своими слабыми ручонками. Она безвольно сидела, уткнувшись в колени, задыхаясь, и снова как в детстве размазывала по лицу слёзы и сопли, и снова звала: «Мама, мамочка…»

      Он появлялся почти каждый вечер. Шумный и весёлый, подкидывал Тимку к потолку, всовывал ему в ладошку шоколадку, проходил на кухню, быстро расставлял по полкам холодильника продукты, и всякий раз Женька находила после его ухода деньги – в разных местах. Он ничего не просил, ничего не требовал, ни о чем не спрашивал, просто изо дня в день выполнял свою работу: словно заданную себе самому норму посещения. По крайней мере, Женьке так казалось.

      Как-то появился совсем поздно вечером, усталый, грязный, протопал молча в ванную, там глухо зашумела вода, и Женька вспомнила: она только что выстирала висевшее на крючке полотенце. Быстро схватила с полки шкафа чистое, постучала в дверь.

      – Миша, возьми полотенце.

      Он приоткрыл дверь. Она, стараясь не смотреть, просунула в щель полотенце и нечаянно выхватила глазами треугольник живота с резко очерченной косой мышцей. Дверь закрылась, а Женька так и осталась стоять, прислонившись к косяку. Или она сошла с ума, или у неё что-то случилось со зрением, но на том месте, где у «того» Миши располагался шрам от аппендицита, у «этого» Миши ничего не было! Девственно гладкая, чистая кожа и никаких признаков хирургического вмешательства, после которого, как правило, остается некрасивый неровный шрам.

      Женька отшатнулась от двери, бросилась в комнату, схватила на руки Тимку и растерянно заметалась по квартире. Кто сейчас моется в её ванной? Что ему от них нужно? Она не успела принять никакого решения, когда дверь ванной отворилась и, вытирая голову