Жизнь переменчива. Рассказы. Анна Вислоух

она не любила, когда под ногами не было дна, которого в любой момент можно было коснуться, встать и стоять, зарываясь ногами в песок так, что никакие волны тебе нипочём.

      – Детский сад, – пробормотал Миша и закурил сигарету.

      – Ты меня любишь? – спросила вдруг Женька, сама не понимая, зачем.

      – Да, – ответил он, не повернув головы, словно губы его утверждали одно, а глаза – другое, и посмотрев в них, можно было сразу определить, правду он говорит или лжёт.

      – Заяц в детстве не труслив, – чётко сказала Женька, глядя в стену и запоминая рисунок ковра, как сложную формулу перед экзаменом.

      – Что? Ты о чём? – он забеспокоился и попытался повернуть её лицом к себе. Она подчинилась – он улыбался, и по его глазам уже нельзя было прочитать ни правды, ни неправды.

      Всё в их отношениях будто бы осталось по-прежнему. Тот вечер они не вспоминали, встречались то у Женьки дома, то у Миши, ходили в гости к друзьям, в кино, на концерты. Как-то Миша обмолвился, что собирается летом в стройотряд, заработать денег. «На кольца», – добавил уточняюще и посмотрел на Женьку.

      – Ты мне делаешь предложение? – вскинула брови она.

      – Ага, – засмеялся он. – Как порядочный человек.

      – А если я откажусь?

      – Стоит ли? Мы будем счастливы и умрем в один день, – и он снова умело запечатал её губы своими, и снова какой-то вопрос так и повис в воздухе и растворился в нём без следа.

      Женьке чего-то не хватало в их отношениях, она всё время была настороже, как заяц в лесу, полном охотников и собак, и пыталась внутренним зрением поймать неуловимо ускользающий момент чужого лукавства. Ей это не удавалось, всё, как в детском калейдоскопе распадалось на мелкие стекляшки, и она покорно подчинялась более сильной воле, как в захваченных противником городах люди вынуждены подчиняться оккупантам. И удивлялась своей покорности.

      Прошел ещё месяц. Он был никаким. Она так же мирно сосуществовала сама с собой, пока вдруг не обнаружила, что не всё-то в ней и ладно. Женька лихорадочно покопалась в памяти, кое-что подсчитала, охнула про себя, но решила в панику не впадать и никому о своих подозрениях не рассказывать. Мише в том числе.

      А он приходил всё реже, отговариваясь делами на факультете, отводил в сторону глаза, и Женька опять не могла прочитать в них ту правду или неправду, которая ей не предназначалась. К концу второго месяца она жутко похудела: не от того, что её тошнило, и она мало ела, а, как ей казалось, от тяжелых, мучительных мыслей, которые заполняли не только голову, но и желудок, подступали комом к горлу и всё никак не могли оформиться в те слова, которые наконец-то вырвутся наружу и облегчат её существование. Женька скажет их ему и услышит в ответ… Что? «Как порядочный человек…» Она испуганно прижимала к губам кулачок, словно заталкивала назад рвущиеся наружу фразы, давилась ими,