Отчаянный корпус. Игорь Лощилов

степенно поклонился и застыл, ожидая приказаний.

      – Здравствуйте, сударь, – приветливо сказала Екатерина, – что это у вас за чудище обло огромное?

      Храповицкий подтолкнул – ну же, отвечай. Старик сделал небольшую отступочку, как бы отстраняясь от назойливого существа, и спокойно заговорил:

      – Эта пособка измыслена для измерения здоровья и потому названа здравомером…

      – Как? Без докторских трубок и иных приспособлений? – В тоне императрицы слышалось явное недоверие.

      – У нас своеобычная метода, – продолжил старик, – Взяв за цель проверку человека, определенного к государственной службе, мы рассудили, что он справлять оную пригоден, когда работают все евонные органы…

      – Как справедливо ваше рассуждение! – воскликнула Екатерина.

      – Засим садим его в кресло и заставляем поелику возможно двигать своими членами: руками, ногами, шеей, спиной – всем, что может шевелиться. Каждый член давит на свой рычаг, у того – своя пружина. Пружины натягиваются и образуют совокупную силу, по которой можно судить, годен человек к службе али нет.

      Объяснение выглядело слишком просто, чтобы быть убедительным, и Екатерина выразила желание лично проверить аппаратус. Старик, однако, решительно воспротивился: его здравомер рассчитывался на мужскую силу, для женщин требовались иные пружины. Раз так, рисковать не следовало. Екатерина остановила взгляд на статс-секретаре, раздумывая, стоит ли подвергать столь нужного человека сомнительному испытанию. Возможно, что, несмотря на бессонную ночь, тому все-таки пришлось бы отстаивать свое право на государственную службу, но императрица рассудила, что найдет другой объект для проверки.

      Как раз в это время из приемной донесся необычный шум, и Екатерина послала Храповицкого выяснить его причину. Бушевал приехавший с Дона казачий генерал, который кричал, что имеет к государыне дело большой неотложности и ждать никак не может. Екатерина усмехнулась: эти казачки, как дети, – неумеренны и крайне настойчивы в капризах. Посему лучше не дразнить.

      Генерал стремительно вбежал и ударил лбом об пол.

      – Смилуйся, матушка-государыня, – вскричал он диким голосом сына степей. – Не вели казнить верного слугу! Возьми повинную голову и вырви язык мой поганый, всю остатнюю жизнь буду на тебя молиться.

      – Но что, что случилось? Поднимитесь и объясните, в чем дело.

      – Не встану, матушка.

      – Ну, хорошо, делайте, как вам удобно. Так что же случилось?

      – Я, видит бог, матушка, всю жизнь голову за тебя ложил, у смерти рядышком стоял, и ран на моем теле счесть не можно. Дело воинское свято справлял, за что чинами и наградами по твоей милости не обойден. Да вот, видишь, потянуло меня, старого дурня, столицу посмотреть. Хорош твой город – что ни курень, то дворец, зато и соблазнов много. Доконали они меня, матушка. Люди здесь приветливые, в гости зовут, еды-питья не считают. В общем, свеселел я вчера и с седла сшибся, даром что на земле не лежал. Я во хмелю спокойный, только шибко говорливый.

      – Вижу,