Спасти Золотого Дракона. Анастастия Енодина

полностью признавал, что очень ошибся, недоследив за тем, как растёт могущество этого полукровки.

      Владыка собрал всю свою магическую энергию воедино и, протянув руку к Лайгону, швырнул в него этим мощным потоком.

      Молодой маг отлетел назад, упав на спину и ударившись о каменный пол. Никогда прежде столь незначительное падение не доставляло ему столько боли: магия больше не подпитывала его тело, которое теперь было почти таким же слабым, как человеческое. Мэггон продолжал направлять энергетический поток на сына, вокруг которого постепенно образовывалось зеленоватое свечение. Магические силы, которыми был полон Лайгон, покидали его всё быстрее. Он чувствовал это, а так же слабость и безнадёжность, но глаза его полыхали гневом.

      Мэггон безвольно опустил руку, когда его сын стал окончательно лишён магии, и откинулся на спинку трона, устало прикрывая глаза. Лайгон некоторое время лежал, не шевелясь. Отчаянье начинало заполнять его душу. Мэггон отнял у него самое дорогое, самое необходимое. Так быстро и так просто. Лучше бы он отнял жизнь. Полубог прикрыл глаза, в которых стало неприятно предательски пощипывать. Но тут же он запретил себе унывать и раскисать. Нельзя давать отцу повод думать, что ему удалось задеть Лайгона за живое, ударить в самое больное и практически втоптать в землю, ведь без магии он был больше похож на получеловека, чем на полубога. Прогнав все ненужные мысли, и с трудом натянув на лицо лукавую улыбку, он приподнялся на локтях и постарался сесть. Получилось с трудом, и потому он не стал предпринимать попытки подняться на ноги.

      – За что, отец? – наигранно-обиженным голосом спросил он, сидя на полу.

      – Скольких ты успел убить, пока я не вмешался? – устало спросил Мэггон. – Сколько жизней оборвалось из-за твоей прихоти?

      – А сколько жизней оборвалось тогда, когда ты притащил меня в Валинкар? – не остался в долгу молодой маг.

      – На одну меньше, чем должно было, – сухо ответил владыка.

      – Признал свою ошибку? – удивлённо спросил Лайгон, котоорого слова отца ничуть не задели. – Признал, что не стоило вмешиваться тогда?

      – Нет, – отрезал Мэггон. – Я не жалею, что вмешался. Жалею, что не рассказал тебе правду, пока ты был ребёнком, пока ты был дружен с братом. Я помню те времена. Надо было тебе всё узнать тогда. Возможно, тогда бы в твоей душе не накопилось столько ненависти, – он устало вздохнул. – Тогда ты был сильнее духом и не стал бы ожесточаться.

      Маг вспомнил светлые деньки своего детсва, далёкого и какого-то словно чужого, когда всё было хорошо и у него не было врагов или же он просто не замечал тогда этого.

      – Я не был сильнее тогда, – прикинув, ответил он. – Я был наивнее и глупее, – он слегка поморщился, так как тот добродушный валинкарец, коим он некогда был, уже давно не нравился ему.

      Лайгон явно хотел ещё что-то добавить относительно того времени, но Мэггон вернулся к разговору о людях:

      – Человеческие миры должны быть тебе хоть немного дороги,