Каникула (Дело о тайном обществе). Артур Крупенин

хмыкнул капитан. – Глеб, это я тебя умоляю, не фантазируй.

      – Да при чем тут мое воображение? Все очень логично. Получается, что изображенная на пергаменте звезда «говорит».

      – Так все же говорит или умоляет? Говорит с кем? Умоляет кого?

      Глеб замялся и засопел в трубку.

      – Думаю, ответ следует искать на оторванной половине.

      – И где же она?

      – Скорее всего, дома у Гонсалеса.

      – Ты предлагаешь расколотить все остальные статуэтки?

      – Как вариант.

      – Да я же самолично их все отсмотрел. Прорезь была только у коровы. А внутри остальных одна пустота. Мы там с двумя коллегами потом еще раз в шесть рук все прочесали. И ничего.

      – И ничего, – эхом отозвался Глеб. – Ладно, дай мне время подумать и кое с кем посоветоваться.

* * *

      Выяснив, что Буре уехал за город, Глеб отправился к нему на дачу. И дом, и участок, принадлежавшие Борису Михайловичу, служили ярким доказательством того, что в жилах профессора текла немецкая кровь – овощи с грядок претендовали на диплом ВДНХ, безупречную геометрию клумб можно было проверять самыми высокоточными приборами, и все равно не найдешь и тени погрешности, а оконные стекла блестели так, что руки соседских пацанов сами собой тянулись к рогаткам.

      Глеб застал профессора за необычным занятием. Борис Михайлович с мастерком в руке, периодически сверяясь с фотографией Колизея, придавленной к земле бокалом вина, выкладывал из камня некое подобие миниатюрного амфитеатра. Три яруса каменных сидений полукругом опоясывали врытую в землю шашлычницу и огромную каменную столешницу.

      – Что это вы строите? Храм Священного Гриля?

      – Берите выше. Это будет настоящий кулинарный театр! – с гордостью объявил профессор, полностью разделявший неизбывную любовь Глеба к вкусной еде.

      – Когда открытие?

      – Недели через две.

      – А что дают на премьере?

      – Барашка.

      – Хочу билет в партер, – умоляющим тоном попросил Глеб.

      – Не волнуйтесь, у вас абонемент, – с улыбкой заверил его Борис Михайлович и отложил мастерок. – Ну-с. С чем пожаловали?

      Они уселись на веранде с видом на уходящую за горизонт реку. Насладившись буйством летнего пейзажа, Глеб поделился с Буре своими догадками.

      – Хм. Значит, вы думаете, надпись на пергаменте тоже следует читать наоборот? – уточнил профессор.

      – Да, опять бустрофедон.

      – Ну почему сразу бустрофедон? – возразил Буре. – Мало ли кто может начинать с правой стороны. Спросите китайца или японца, как ему сподручнее писать, и он ответит, что гораздо удобнее делать это, когда целиком видишь поле будущего иероглифа, а не перекрываешь его рукой, то бишь справа налево.

      – Согласен. Но меня больше волнует другое. Что может означать слово orat применительно к звезде?

      – А вот здесь-то как раз все понятно. Боюсь, я не совсем согласен с вашей трактовкой. Думаю, звезда ни с кем и ни о чем не говорит. Она указывает.

      – Указывает?

      – Ну да.

      – А на что?

      – Не знаю. Например,