Твой след ещё виден…. Юрий Марахтанов

прошли в кабинет. Как художник, Таис ожидала другого. Хотя бы в колорите кабинетных стен. Может быть, от недостаточной силы света в зашторенные окна или неправильного подбора цветовых сочетаний, но колорит казался приглушённым, блеклым. Светлым локальным пятном выглядел только сам хозяин кабинета, яркий красный телефон на столе, да кусок голубого неба в окне.

      – Я продолжу, – обратился Кирилл Николаевич к сидящему за длинным столом-приставкой корреспонденту. – Законных налогов – 39, а фактических, от которых никуда не убежать, иначе счёт накроют – 88! И нужны они властям вовсе не для того, чтобы население поддержать, бюджет и товаропроизводителя, а чтобы свои же дыры, образовавшиеся от непрофессионального хозяйствования, скорее залатать. За счёт производства. Беда – в беспределе власти. Суть разногласий между властями всех уровней и хозяйственниками в том, что приоритет первых – сохранение власти, а вторых – сохранение производства.

      Таис, вовлечённая в действие, достала небольшой альбом, где она делала наброски и зарисовки. Итальянским карандашом (так назывался, хотя и был похож на обыкновенный), быстрыми линиями попыталась зафиксировать не только общее впечатление, но и отдельные части человека, который теперь представлял для неё натуру или модель…

      Она и сейчас выложила рисунки на журнальный столик, рядом с мольбертом. Смотрела на причудливые линии, в большинстве своём угловатые, ломаные, жёсткие, но, тем не менее, передающие настроение того Кирилла Николаевича – директора. Включила музыку. Пел Garou, одну из лучших своих вещей – «Je N attendais Que Vous». Пел по-мужски и с таким надрывом, что хотелось встать рядом с ним и понять: как вообще можно петь таким голосом? Густым, хриплым, грубым, и оттого удивительным в своих нежности и отчаянье. «Я ожидаю тебя» – «Жё натандэ кё ву». Александр, в своих электронных письмах из Италии писал сухо: «Я жду тебя», – но не было надрыва в голосе. Гару кричал издалека, с другого континента, но его было слышно.

      Звонок в дверь прозвучал настойчиво. После короткой паузы – ещё раз. Таис дежурно глянула на себя в напольное зеркало: джинсы делали её стройнее; белая прозрачная блузка – почти той же девчонкой, какою она предстала в первый раз перед Кириллом Николаевичем. Она только беспечно расстегнула на кофточке ещё одну пуговку, обнажив желобок на груди.

      – Вам кого? – открыв дверь, не узнала она Кирилла Николаевича. И осеклась. – Извините, проходите пожалуйста.

      Перед ней стоял седой, прячущий глаза за тёмными стёклами очков, худощавый, усталый человек. Таис нервно попыталась застегнуть пуговицы на блузке, но они словно рассыпались по полу, и она их не находила.

      Он, будто извиняясь за себя, другого, не такого, каким его видела Таис семь лет назад, предупредил:

      – Я как частное лицо. И уже давно не директор завода.

      Кирилл Николаевич прошёл в комнату, увидел холст на мольберте, встал перед ним, скрестив на груди руки.

      – Может, бросим всё? Зачем тебе это, Таис?

      Она