Последний июль декабря. Наталья Нечаева

Петра, замысленная Фальконе, представлялась чем-то совершенно невообразимым.

      – Масса – пятьдесят тонн! – горят глаза у Ромы. – Высота – пять с половиной метров! Громадина! Никто никогда ничего подобного не отливал!

      – Как же такую сделать-то? – ужасается Юля. – Неужто сможете?

      – Сможем! – уверяет Роман. – Мастер придумал уменьшить толщину стенок, чтоб массу облегчить. Гений!

      – Зачем? – не понимает Юля.

      – Как зачем? Для устойчивости!

      – Чем тяжесть больше, тем стоять лучше будет, разве нет? – Юле очень хочется вникнуть в тонкости важного дела, которым занят любимый.

      – В том-то и гениальность Фальконе! Придумал отливать разные части памятника с разной толщиной стенок. – Рома тычет пальцем в бумагу с эскизом. – Голова, руки, ноги и одежда – самые легкие, туловище уже тяжелее, а стенки крупа коня в три раза толще. Памятник, видишь, какой сложный – конь вздыблен, Петр назад откинулся. Как равновесие сохранить? Смещаем центр тяжести к задним ногам лошади. Стоять будет как вкопанный!

      Последний раз виделись позавчера. Пришел поздно вечером, едва на ногах держится, но довольный, аж с лица – свет. Сказал, что восковая модель готова, значит, на днях начнется отливка. И вот…

      Юля несется по Першпективе, задыхаясь от страха и громко шепчет, почти выкрикивает: «Господи, спаси и помилуй». Вместе с ней к месту пожара несется изрядное количество зевак. Путаются под ногами! Некоторых она просто обгоняет, других, особо медлительных, грубо отталкивает с дороги – не до церемоний!

      У зеленых перил Полицейского моста вдруг становится страшно. Со стороны генерал-полицмейстерского дома душно несет гарью, слышатся жуткие крики и железный стон ведер. Собравшись с духом, девушка шагает за угол и снова вливается в поток любопытствующих, спешащих к пожару.

      Открытого огня уже нет. Да и сама мастерская вроде не сильно пострадала. Разве что боковые окна зияют черными выгоревшими ранами.

      – Че случилось-то? – интересуется один из зевак.

      – В плавильне печь перекалили, оно и полыхнуло.

      – Хранцуза-то насмерть убило! Как шарахнет головешкой по башке!

      – Не бреши! Живой хранцуз. Вона, в квартеру снесли, лекарь примчался. Ему только маненько разум отшибло, сознания лишился, а так целый.

      – Внутри-то, поди, все сгорело подчистую?

      – Кто ж его знает. Рабочие, как огонь пошел, порскнули кто куда, а хранцуз кинулся свой статуй защищать, спужался, что лишится статуя-то. Государыня наша на расправу крута, кабы самого в топку не кинула.

      – Да не хранцуз статуй спас, он, как громыхнуло, со страху свалился. Иноземец, что с него взять. Литейщик все спас. Огонь-то полыхает, а железо текет. Вытекет в землю, с чего статуй лепить? Так он руки ковшиком подставил, все железо в статуй и стекло.