Последний июль декабря. Наталья Нечаева

волглую рубаху, зацепленную проволокой за оглоблю лошади, жующей овес. День выдался не по-осеннему жарким, и четверо мужиков, раздетые по пояс, ухая и кряхтя, тащили от телеги к берегу последнее бревно.

      На мощном помосте, уходящем в Неву, страдальчески подвывал какой-то механизм типа огромного коромысла: верхний конец торчал почти вертикально вверх, нижний уходил в реку. Рядом шумно отфыркивалась громадная помпа, нагнетающая воздух куда-то вниз, под воду. Почти у самой Невы чернел громадный металлический короб с частой клепкой по узловатым ребрам.

      Мужики дотащили бревно, уложили на ровный ряд подобных.

      – Однако кессонщики сегодня долго работают, – цыкнул один, присаживаясь.

      – Так им же по времени платят, вот и стараются, – пояснил второй.

      – Чижолый труд, – качнул головой первый. – Опасный. Я бы ни за что вглубь не полез. Страшно подумать: восемь саженей вниз! Вона, сосна растет. Есть в ней столько?

      – Нету, – уверил второй, – саженей пять, не боле. А до верхушки и камнем не докинуть.

      – То-то. А тут – вниз. До самого пекла, поди, достают. Надо спросить, не жарко им там?

      – Жарко! – хохотнул третий. – Видал, какими вылезают? Чумазые, потные, будто с бани! Печет из преисподней-то!

      – Ох, недоброе это дело, – сплюнул четвертый. – Там, на дне, бают, плывун, а под ним… – он снизил голос до шепота, словно то, что говорил, можно произносить только, таясь, прикрыв губы ладонью, не дай Господь, неловкое слово выпорхнет на свободу и обернется страшной явью.

      Остальные, выслушав, обернулись к сияющему шпилю Петропавловского собора, размашисто и истово перекрестились, помрачнели, покивали, и разговор сам по себе оборвался.

      – Эй, девка, – крикнул один из них Юле, – попить принеси, видишь, умаялись.

      Юля метнулась влево и наверх, точно зная, что там стоят бочки с водой для рабочих. Схватила деревянную бадейку, сунулась внутрь широкозадой емкости. Ведро гулко шваркнулось о стенки, потом о дно – бочка оказалась пустой.

      – Туда беги, – показала на дальние штабеля бревен перепоясанная пенькой молодка. – Тута еще давно все выглохтали. Жара. А тама недавно привезли.

* * *

      Юля помчалась. Но как это часто бывает во сне, шаги вдруг сделались невероятно длинными, тело – невесомым. Вроде и отскакивала от земли, словно мяч, едва касаясь, практически летела, а дальняя бочка никак не становилась ближе, наоборот – удалялась, сливаясь то с берегом, то с водой, а то вообще скрываясь с глаз. Юля удлинила прыжки, зависая над кучами камней, горами бревен, просмоленными бухтами канатов, серьезной рекой, вытянувшимися червяками мастерских, гладкой, как обструганная плашка, Литейной Першпективой, все пыталась высмотреть бочку, да только тут поняла, что несется-то совсем в другую сторону, и мужики сильно ее заругают. Задержалась рукой за конек каменного дворца, развернулась и бросилась обратно. Не рассчитав скорость, перелетела береговую линию и оказалась над странным мостом. Она могла поклясться: только что никакого моста тут не было! А теперь