Последний июль декабря. Наталья Нечаева

серыми гнойными нарывами мокрый железный короб – кессон. Видно, только что подняли со дна.

      Как и все вокруг, Юля знала, что в этих страшных ящиках на самом дне рабочие ставят опоры нового моста. Воздух подают с берега той самой помпой, что дышит как чахоточный великан. Внутри кессона мужики вынимают грунт, крепят камни. Иначе – никак – глубоко, вода быстрая, дно гуляет, вот и придумали эти кессоны. Чисто – гробы, даром что железные. Каждый раз, когда рабочие идут в кессон, кресты целуют и с белым светом прощаются: не ведают, вернутся ли.

      В толпе, мертво застывшей, будто замороженной, вдруг возник странный звук, похожий и на всхлип умирающего зверя, и на сип уставшего рыдать младенца. Звук вырвался из-за спин, повибрировал над головами и ухнул вниз, наземь, мгновенно налившись горем и превратившись в истошный бабий вопль.

      – Что случилось? – толкнул Юлю в бок подбежавший из мастерских мужик.

      – Что-то, – проворчал вместо нее, не оборачиваясь, лишь чуть сдвинувшись в сторону, один из стоящих. – Не видишь, что ли?

      На земле лежали пять тел. То, что это именно мертвые тела, а уже не живые люди, было видно по неловко запрокинутым головам и жуткой неподвижности костенеющих конечностей.

      – Кессонщики? – выдохнули сзади.

      – Они, – кивнул мужик. – Грунт в кессон ворвался, вот и…

      – Выжил кто?

      – Куды там. Из двадцати восьми человек только пять и подняли. Остальных Нева приняла.

      – Правильно старики говорили, нельзя тут строить, – сплюнул давешний плотник. – Мост-оборотень здесь стоял, а на дне…

      Юля уже не слушала. Растолкала крепкие спины, упала на колени перед лежащими телами.

      – Муж в кессоне был? – спросил кто-то.

      Она не ответила. Переходила от тела к телу, вглядываясь в обезображенные водой и удушьем вспученные фиолетовые лица. Первое, второе, пятое…

      – А где Роман? – беспомощно обернулась она к толпе. И объясняюще заторопилась: – Он – инженер, сегодня первый раз опускался, хотел сам посмотреть…

      – Земля пухом, – перекрестился пожилой мастеровой.

      – Какая земля? – взвилась рыдающая растрепанная баба. – Откуда там земля? Утянуло наших кормильцев в самую преисподнюю, и могилку не найти, и батюшка не отпоет… – снова взвыв, она ткнулась головой в землю и заскребла ее, утоптанную и сухую, ногтями, будто хотела прорыть ход вглубь, под реку, в иные миры, так безвременно и страшно отобравшие у нее кормильца.

      – Рома, – совершенно не веря в произошедшее, качала головой Юля, – где он? Где те, кто выжил?

      – Никто не выжил, девонька, – обнял ее мастеровой. – Поплачь, покричи, все легче будет.

      – Рома… – снова шепнула Юля и, тут же без паузы, закричала хрипло и громко, не своим – чужим и страшным голосом: – Роома!

      Сама перепугалась собственного крика, аж простыня взмокла от мгновенного пота, обжегшего тело ледяными искрами.

* * *

      Ночь в окне, лунная морось, тишина.

      Приснится