Девяносто третий год. Виктор Гюго

но я желаю, чтобы через месяц в лесах были пятьсот тысяч повстанцев. Республиканская армия – это дичь; малая война – та же охота. Я – стратег кустарников». Впрочем, это слово ты опять-таки не поймешь. Но это все равно; зато ты хорошо поймешь следующее: «Не давать пощады!» «Всюду устраивать засады». «Побольше шуанства и поменьше вандейства!» Ты можешь также прибавить, что англичане за нас, что мы желаем поставить республику между двух огней, что Европа нам поможет, что нужно раз и навсегда покончить с революцией. Монархи ведут против нее войну регулярную, мы будем вести войну партизанскую. Вот что ты скажешь. Хорошо ли ты меня понял?

      – Да, хорошо. Нужно пройтись по всей стране огнем и мечом, не следует давать пощады никому.

      – Так, так, – одобрительно кивал головой старик.

      – Я побываю везде, где вы приказали.

      – Но только будь осторожен. В этих местах смерть стережет человека из-за каждого куста.

      – Смерти я не боюсь. Часто младенец, делающий первый шаг, изнашивает последние свои башмаки.

      – Да ты, я вижу, молодец!

      – А если меня станут спрашивать об имени вашего сиятельства?

      – Пока оно никому не должно быть известно. Ты ответишь, что ты его не знаешь, и это будет правда.

      – А где я вас снова увижу, ваше сиятельство?

      – Там, где я буду.

      – А как же я узнаю, где вы будете находиться?

      – Это будет известно всем и каждому. Не пройдет и недели, как обо мне все заговорят. Я скоро дам о себе знать, я отомщу и за короля и за религию. Ты сразу поймешь, что говорят именно обо мне.

      – Понимаю.

      – Смотри же, ничего не забудь.

      – Будьте спокойны.

      – А теперь отправляйся в путь. Да хранит тебя Господь. Ступай.

      – Я исполню все, что вы мне велели. Я пойду, буду говорить, буду повиноваться, буду приказывать.

      – Отлично!

      – И если я успешно исполню возложенное на меня поручение…

      – Тогда я сделаю тебя кавалером ордена Святого Людовика.

      – Как моего брата. А если не исполню, то вы велите меня расстрелять?

      – Да, точно так же, как и твоего брата.

      – Понимаю, ваше сиятельство.

      Старик наклонил голову и, казалось, впал в глубокую задумчивость. Когда он снова поднял глаза, он был один, Гальмало виднелся лишь в виде черной точки на краю горизонта.

      Солнце только что село. Чайки и другие морские птицы возвращались в свои гнезда. В природе ощущалась та смутная тревога, которая предшествует наступлению ночи. Лягушки квакали, кулики, посвистывая, вылетали из болот, жаворонки, грачи, жужелицы суетливо носились туда и сюда; перекликались прибрежные птицы. Ни один звук не выдавал присутствия человека. Всюду царило глубокое молчание. В заливе не было видно ни одного паруса, в поле – ни одного крестьянина. Повсюду, куда только хватало глаз, была мертвая пустыня. Росший в песке чертополох дрожал от ночного ветра. На морской берег падал