Путь святого. Джон Голсуорси

Ноэль!

      – А может быть, ты не уедешь так скоро? Не уезжай, если можешь.

      – Если бы я мог, дорогая! Но я не могу.

      – Да, я знаю.

      Юный Морленд схватился за голову.

      – Все мы сейчас плывем в одной лодке; но не вечно же это будет продолжаться! А теперь, когда мы помолвлены, мы сможем быть вместе все время, пока я не получу разрешения, или как это там называется. А потом…

      – Папа захочет, чтобы мы повенчались в церкви. Но мне все равно.

      Глядя сверху на ее закрытые глаза, на опущенные ресницы, юный Морленд думал: «Бог мой, я в раю!»

      И еще один короткий час прошел, пока она не высвободилась из его объятий.

      – Надо идти, Сирил. Поцелуй меня еще раз.

      Было время обеда, и они бегом начали спускаться с холма.

      Эдвард Пирсон возвращался с вечерней службы, на которой читал Библию, и увидел их издали. Он сжал губы. Их долго не было, и это сердило его. Но что он может сделать? Перед этой юной любовью он чувствовал себя странно беспомощным. Вечером, открыв дверь своей комнаты, он увидел на подоконнике Ноэль; она сидела в халате, освещенная лунным светом.

      – Не зажигай огня, папочка! Я должна тебе что-то сказать.

      Она потрогала золотой крестик и повернула его.

      – Я помолвлена с Сирилом; мы хотим пожениться на этой неделе.

      Пирсону показалось, что его ударили под ребра; у него вырвался какой-то нечленораздельный звук. Ноэль торопливо продолжала:

      – Видишь ли, это необходимо; он каждый день может уехать на фронт.

      Как он ни был ошеломлен, он должен был признать, что в ее словах есть доля здравого смысла. Но он сказал:

      – Милая моя, ты ведь еще ребенок. Брак – самое серьезное дело в жизни. А вы и знакомы-то всего три недели!

      – Я все это понимаю, папа. – Ее голос звучал на удивление спокойно. – Но нам нельзя ждать. Он ведь может никогда не вернуться, понимаешь? И тогда получится, что я сама отказалась от него.

      – Но, Ноэль, представь себе, что он действительно не вернется. Тогда тебе будет еще хуже.

      Она выпустила крестик, взяла его руку и прижала к сердцу. Но голос ее был все так же спокоен.

      – Нет. Так будет гораздо лучше; ты думаешь, что я не знаю своих чувств. Но я их знаю.

      Сердце Пирсона-человека смягчилось, но он был еще и священник.

      – Нолли, настоящий брак – это союз душ; а для этого нужно время. Время, чтобы убедиться, что вы оба чувствуете и думаете одинаково и любите одно и то же.

      – Да, я знаю. Но у нас так и есть.

      – Ты еще не можешь этого сказать, дорогая; да и никто не может за три недели.

      – Но ведь теперь не обычное время, правда? Теперь людям приходится спешить во всем. О папа! Будь же ангелом! Мама, наверно, поняла бы и позволила мне, я знаю!

      Пирсон отнял у нее руку; эти слова ранили его, напомнив об утрате, напомнив и о том, как плохо он заменял ей мать.

      – Послушай, Нолли, – сказал он. – Столько лет прошло с тех пор, как она покинула нас, а я все оставался одиноким; это потому,