Витражи. Избранные переводы. Юрий Лифшиц

пусть тебя хранят!

      25 июня 2010 – 13 апреля 2011

      Генри Огастен Бирс (1847 – 1926)

      Лангейт ля шампиньон

      Мими, ты помнишь осень —

      припоминай, enfant! —

      предутреннюю просинь

      на скалах Гранд-Манан.

      Цветов едва ль не поле

      гора произвела

      (их Грей rotundifolia

      зовет – campanula).

      На местности гористой,

      встающей над водой,

      все пастбища нечистый

      засеял ерундой.

      Мими нагнулась слишком,

      обшаривая луг,

      а платье над бельишком

      взметну… – прости, мой друг!

      Роса совсем некстати

      упала на цветы…

      Немножко вздернув платьи-

      це, в грех не впала ты.

      Твоим я числюсь братцем

      трою-, но все ж – родным,

      и даже целоваться

      сестре не стыдно… с ним.

      «Скажи, – спросил я тонко, —

      ma belle cousine, что тут

      лежит в твоей плетенке?».

      (У нас индейский люд

      корзинки из душистой

      травы плетет в тиши,

      чтобы толпе туристов

      всучить их за гроши.)

      Нахмурилась сестрица:

      «Стихов бросайте прочь —

      твой Браунинг – тупица! —

      иди ко мне помочь.

      Машрум ваш англиканский

      зовется шампиньон:

      где лучший, где поганский,

      мной будешь научен».

      Над бухтою туманно

      всегда, но в тот денек

      белесую ту манну

      развеял ветерок.

      Маяк сверкал на солнце,

      я слушал чаек стон,

      овечьи колокольца

      и бриза легкий звон.

      Там вереск цвел медвяный,

      а дух стоял сильней,

      чем пахло б сеном пряным…

      (У бабушки моей

      висели на веранде

      пучки травы такой…)

      А нам с Мими на Фанди

      достался день грибной.

      И в каждой ямке малой,

      где вырос дерн едва

      и где овцою шалой

      обгрызена трава, —

      срезали в перегное

      грибок мы за грибком,

      что рождены росою

      и солнечным лучом.

      С перчаткою своею

      сравнила ты грибки:

      они, мол, и нежнее,

      и кожицей тонки.

      Но думал я украдкой,

      что цвет руки твоей

      под лайковой перчаткой

      нежней и розовей.

      С тобой, забыв заботы,

      мы шли едва ль не час,

      и вдруг зафыркал кто-то,

      затопал сзади нас.

      И, выронив грибы те,

      стоял я, оглушен, —

      а вы, мой друг, вопите,

      визжите вы: «Бизон!»

      Мы обнялись с тобою,

      представ перед врагом,

      но не дошло до боя

      с ничтожным валухом.

      Баранина пугливо

      пустилась наутек,

      но канули с обрыва

      грибы твои в поток.

      А ветер небывалый

      корзинку подхватил,

      подбросил