Больше, чем это. Патрик Несс

не зная, как быть дальше – откроется ли дверь, и что делать, если она заперта, – но все-таки протягивает руку и…

      Дверь распахивается от легкого прикосновения.

      За ней тянется длинный коридор. Солнце уже разгорелось, заливая светом безоблачное голубое небо (наверное, здесь все-таки лето), и бледную, незагорелую кожу нещадно печет, но коридор все равно наполовину тонет в темноте, недосягаемый для слепящих лучей. Глаза различают лишь ведущую наверх лестницу в глубине. Слева от нее дверь в комнаты.

      Свет в доме не горит, везде тишина.

      Парень снова оглядывается. По-прежнему ни гула машин, ни грохота поездов, но только теперь он замечает, что не слышно ни жужжания насекомых, ни птичьего щебета, ни шелеста листьев на ветру.

      Мертвая тишина, которую нарушает только его собственное дыхание.

      Он стоит не шелохнувшись. Ему ужасно плохо, он такой слабый, такой обессиленный – лечь бы сейчас на этом вот пороге и заснуть навсегда, совсем навсегда, никогда больше не просыпаться…

      Вместо этого он шагает внутрь, держась руками за стены, чтобы не упасть, и осторожно движется вперед, каждую секунду ожидая, что кто-то окликнет его, остановит, потребует ответа, зачем он забрался в чужой дом. Но он бредет в полумраке, и хотя глаза привыкают к перемене освещения медленнее, чем должны бы, он чувствует под ногами толстенный слой пыли – здесь явно давным-давно уже никто не ходил.

      Чем дальше, тем плотнее полумрак, и это странно. Бьющий через открытую дверь солнечный свет не разгоняет сгустившихся перед воспаленными глазами жутковатых теней. Он бредет вперед, уже почти ничего не различая, доходит до лестницы, но не поднимается. Вокруг все так же глухо, никаких признаков жизни, никаких звуков, кроме его собственных.

      Он один.

      Перед дверью в комнату снова накатывает страх: мало ли что притаилось там, в темноте… Однако он все же заставляет себя заглянуть, дав глазам чуть-чуть привыкнуть.

      Перечеркнутая солнечными лучами, проникшими сквозь щели в опущенных жалюзи, перед ним открывается незатейливая жилая комната, объединенная со столовой, из которой дверь ведет в кухню.

      Мебель самая обычная, только вся покрыта толстым слоем пыли, будто одета в плюшевые чехлы. Едва держась на ногах от усталости, он пытается увязать всплывающие в голове слова с очертаниями предметов.

      Зрение постепенно возвращается, комната рисуется отчетливее, в подробностях, и из полумрака проступает…

      Истошно ржущая лошадь над каминной полкой.

      Запертая в картинной раме, она косит на него безумным глазом из огненной ловушки, высунув язык, словно пику.

      Смотрит прямо на него.

      Он вскрикивает, внезапно догадавшись (без тени сомнения, узнавание накрывает, словно океанская волна)…

      Он знает, куда попал.

      3

      Со всех своих измученных ног он бежит по коридору, взметая клубы пыли, он рвется к свету, как…

      Как утопающий рвется к воздуху.

      До него чуть слышно доносится собственный крик – по-прежнему бессловесный, по-прежнему невнятный.

      Но