В двух шагах от рая. Наталия Рощина

желаю, чтобы ты покинул мою квартиру. Скоро вернется Сева. Я должна приготовить что-нибудь на ужин. Это должен был быть прекрасный субботний ужин. Ты все испортил! – Наташа схватилась за голову, сжала ладонями виски. – Бедная мама… А я звоню ей вчера, никто не подходит к телефону.

      И тут выражение ее лица резко изменилось. Побледнев, Наташа снова опустилась в кресло. В голове мелькнула страшная мысль, которая сразу стала понятна Льву Николаевичу. Он замахал руками, отчаянно пытаясь остановить поток ужасающих мыслей.

      – Нет, нет, она не сделала ничего из того, о чем ты подумала, девочка моя! Она – разумная женщина. Не преувеличивай степень ее отчаяния, – произнес он.

      – А ты знаешь этот предел?

      – Знаю, потому что мы прожили не год и не десять. Мама – трезвомыслящий человек. Она далека от поступков, которые совершаются в состоянии аффекта. Она всегда умела держать себя в руках. Иногда мне казалось, что она зря это делает.

      – Ты циничный и жестокий, – поджав губы, Наташа презрительно усмехнулась. – Ловко же ты маскировался. Интересно, как тебе это удавалось?

      – Я понимаю, что ты огорчена, и поэтому не обижаюсь на тебя, детка.

      – Что ты говоришь? – Наташа запрокинула голову и засмеялась. Сильно располневшая за время беременности, она не потеряла своего обаяния, красоты расцветающей молодости. Щеголев смотрел на нее и сейчас видел в ее лице черты матери, ничего от себя. Тот же овал лица, ровный, четко очерченный нос, губы бантиком с чуть выступающей вперед нижней губой, разрез глаз, мимика… Только цвет глаз и волос от него – все остальное воплотилось, четко повторяя материнскую линию. Даже изгиб бровей, как у нее.

      – Наташенька, я действительно пойду. У меня завтра лекция в университете, нужно подготовиться.

      – С каких пор ты читаешь еще и лекции?

      – С недавних. Я читаю спецкурс для выпускников.

      – А твоя пассия не является одной из слушательниц? – прищурив глаза, поинтересовалась Наташа.

      – Это не имеет значения, – покраснел Щеголев. – Я не настолько глуп, чтобы это было так.

      – Ясно. Надеюсь, она старше меня?

      – Ей двадцать три.

      – Прекрасно! Наверное, в идеале, ты мечтаешь, что получишь молодую, красивую жену, а я – подружку. Одно поколение, все-таки, как не найти общего языка!

      – Не будем сейчас это обсуждать, – прервал Наташу Лев Николаевич. Он взял дипломат, стоящий на полу у входа. – Все утрясется, и ты поймешь, что на самом деле не произошло ничего сверхъестественного.

      – Пусть так, но для начала я прошу тебя запомнить, – Наташа принялась загибать отекшие пальцы. – Во-первых, я не желаю ее видеть, не желаю с ней знакомиться. Во-вторых, не смей появляться здесь после рождения ребенка. Разрешаются звонки по телефону, да и то – не чаще раза в неделю.

      – Наташа!

      – Ты ведь меньше всего думал обо мне, о внуке, когда решил начать новую жизнь! Чему же ты удивляешься? Мне двадцать лет, и все это время я считалась твоей дочерью, верней была. Так вот, считай, что ты абсолютно свободен