Портрет Алтовити. Ирина Муравьева

может, я ничего не понял? Может, это и была ненависть, а я принял ее за любовь? Может, это была самая глубокая стадия ненависти, такая глубокая, что ничего другого не остается, как, стиснув зубы, жить вместе? Молча жить вместе?»

      Он, обжигаясь, выключил воду.

      «Не понимаю! – промычал он. – Я не понимаю! И почему именно сейчас все это пришло мне в голову? Именно сегодня?»

      Из всех женских лиц, которые он когда-либо видел, это нежное, с узкими глазами, это ее белое, как лилия, фарфоровое лицо было, без сомнения, самым красивым, но ведь не красота так подействовала на него!

      Неужели же эта случайность – запах жасмина?

      Ванная была полна пара. Он протянул руку к полотенцу и вздрогнул: в белом жарком тумане отделившаяся от него чужая, как ему показалось, рука сделала простое движение – сняла с крючка кусок ткани.

      Странным показалось именно то, что этим движением рука словно бы предложила голому и беспомощному доктору Груберту продолжать быть спокойным, хорошо владеющим собой человеком и жить так, как он жил прежде.

* * *

      В семь утра позвонила секретарша Вильяма МакКэрота, лечащего врача Майкла, и попросила его приехать.

      – Что случилось? – закричал доктор Груберт. – Что с ним?

      – Сейчас все в порядке, – ответила секретарша, – он спит. Но нам нужна ваша помощь.

      – Что с ним?

      – Вчера доктор МакКэрот разрешил Майклу встретиться в городе с Николь Салливан. Они пошли обедать в Даун-таун. Доктор МакКэрот был абсолютно уверен, что Майкл достаточно стабилизировался за последние два месяца. Во время обеда – по словам мисс Салливан – Майкл начал умолять ее бежать с ним в Европу и – более того – показал два билета на вечерний рейс в Рим. Нам неизвестно, как она отреагировала, но ночью, в клинике уже, у Майкла начался тяжелый приступ.

      – Что-то новое? – убито спросил доктор Груберт. – Что-то, чего не было раньше?

      Секретарша замялась.

      – Доктор МакКэрот попросил меня связаться с вами.

* * *

      …Сын лежал на спине с широко открытыми светло-голубыми глазами.

      На лбу его почему-то был пластырь.

      Приподняв вытянутую вдоль тела руку, он слегка помахал ею появившемуся в дверях доктору Груберту: «Па!»

      У доктора Груберта ком подкатил к горлу.

      – Майкл, – он неловко поцеловал его в висок. Правая щека Майкла непроизвольно дернулась. – Ты что, решил удрать в Рим?

      – Удрать? – удивился сын.

      – Удрать, – сглотнув ком, повторил доктор Груберт и пересел на кровать.

      Ноги Майкла, накрытые одеялом, вздрогнули от прикосновения отцовской руки.

      – А, – пробормотал он. – Нет, я…

      – Как ты купил билеты?

      – По телефону, – смутившись, ответил Майкл.

      – Не понимаю! Откуда у тебя взялись деньги?

      – Мне их подарили, – Майкл неуверенно улыбнулся, словно жалея отца. – Мне жутко нужны были эти деньги, па.

      Главное – не спугнуть его.

      – Кто подарил?

      Майкл коснулся пластыря на голове своими