Кёсем-султан. Величественный век. Эмине Хелваджи

древний, очень древний еврей когда-то придумал назвать свою новорожденную дочь Элишева, что означало «Бог – моя клятва». Элишева наверняка лежала на покрывале из козьей или овечьей шкуры, размахивая в воздухе пухлыми розовыми ручками и ножками, пускала пузыри. Она не знала, что вслед за нею имя Елизавета, или Эльжбета, или Изабель дадут миллионам других девочек, которые родятся в совсем других мирах и временах. Да и важно ли ей это было бы? Невелика сила имени, если можно его поменять со сменой судьбы. Это легко. Во дворце султана, в его гареме, женщины меняли имена часто – по воле своего повелителя, по его выбору, по тому, придет ли на ум строчка из Хайяма, или Саади, или кого-нибудь из современных стихослагателей.

      Приди, прекрасная, наполни кубок мой

      Шербетом, сладостным томленьем, тьмой —

      Ты засмеешься – я услышу имя,

      Аллахом данное тебе, тебе одной…

      Башар означало «госпожа», «победительница». Теперь девочку Лиззи звали именно так. Имя ей выбрала сама Сафие-султан, проникшаяся к «подарку Елизаветы» интересом и симпатией. Прошло всего три года – Башар уже говорила на турецком, арабском и фарси; читала на двух из трех этих языков, без удивления приняв, что турецкий язык своей письменности не имеет; знала в гареме все закоулки – где можно срезать и пробежать быстрее, где спрятаться, чтобы искали долго, где можно подслушать у окошка или неровно положенной плитки.

      Маленькая Элизабет вечно мерзла в сырых стенах своего северного замка, на пронизывающих ветрах шотландских холмов. С детства ее одевали в жесткую неудобную одежду, стесняющую движения, царапающую кожу. В швах плодились блохи – служанки вытравливали их паром, но самые стойкие выживали и грызли Элизабет вдвое злее, будто мстя за павших товарищей. Мыться с полным погружением тела в замке Киллеарн полагалось десять раз в году, перед церковными праздниками. Девочка знала, что и о королеве, с которой они носят одно имя, кто-то из придворных хронистов с восторгом отзывался: дескать, та «принимает ванну каждый месяц, вне зависимости от того, было это нужно или нет». С неполным погружением, конечно, мылись чаще, но это тоже было весьма относительное удовольствие – сидячую каменную ванну наполовину заполняли нагретой в большом камине водой, служанки скребли Лиззи жесткими мочалками, вода быстро остывала, а бабушка Сара сидела, поджав губы, в кресле у камина, смотрела в огонь, и на каменной стене дрожала ее тень с носом, похожим на вороний клюв…

      Та, которую теперь звали Башар, жила совсем иначе. Ее окружали светлые стены дворца, в изящных арках которого гуляли теплые ветерки, она носила легкие и удобные одежды. Еда была лакомой и обильной, много фруктов и никакого хаггиса – при воспоминании о фаршированном овечьем желудке Башар морщилась и украдкой утаскивала с общего блюда еще один кусочек рассыпчатой пахлавы. Постоянные омовения-абдесты сделались настолько привычными, что дико казалось вспомнить о временах, когда их не было. А дважды в неделю обитательницы гарема ходили в баню, и, нежась в облаках душистого