Тайна предсказания. Филипп Ванденберг

Эти слова могли привести Марту на костер. И если она говорила с ним открыто, то это было доказательством исключительного доверия, даже более: своим признанием она предавалась ему. И это было для Леберехта столь неожиданно, что он порывисто схватил ее руку, поднес к губам и поцеловал – так же неловко, как и страстно. Быстрым движением Марта отняла у юноши свою руку, ибо понимала, что подобная сцена вполне могла стать поводом для дурных слухов.

      – Простите, – пробормотал Леберехт на ходу. – Просто на меня нахлынуло, хотя в нашем положении это не совсем прилично. Но примите это как знак моей благодарности.

      Марта улыбнулась, и в ее улыбке сквозило превосходство, которое, без сомнения, почувствовал Леберехт. Однако юношу это не смутило; напротив, он испытывал гордость, что действовал так при всех.

      – Теперь я знаю, что могу вам доверять! – воскликнул он.

      – В самом деле можешь, – подтвердила Марта и посмотрела на Леберехта долгим взглядом. Тот не выдержал ее твердого взора и в смущении потупился.

      – Мой отец был хорошим человеком, – сказал он, не поднимая глаз. – Единственное его преступление состояло в том, что он был слишком умен для своего положения, что он чересчур много знал и не скрывал своей образованности. В других краях, например в Ансбахе, Нюрнберге или Байрейте, восхищались бы могильщиком, который увлекался языками и философией греков и римлян, а здесь его сожгли. Если бы Адам Хаманн действительно был одержим дьяволом, то и я был бы таким же. Тогда и меня Бартоломео должен был сжечь на костре.

      – Тс-с! Молчи! Такими словами не шутят. Знаешь, как люди одержимы страстью ко злу! Во всех и вся они видят происки дьявола. Когда епископа в его резиденции хватил удар, прачки на реке рассказывали, что его преосвященство был напуган привидением, о котором он все же не решился кому-нибудь сообщить. Когда умер солодильщик Бернхард и у мертвого не закрывался один глаз, стали болтать, будто он состоял в союзе с дьяволом и имел все основания закрыть после смерти лишь один глаз, чтобы другим наблюдать за изменами своей жены Гунды. А соборный пробст утверждает, что видел, как в определенный день у Мадонны с алтаря Фейта Штосса[13] дрожали веки, словно лепестки мака на ветру. И якобы это было именно в тот день, когда Лютер женился на монахине Катарине. Никто, кроме соборного пробста, не видел этого явления…

      – …и, несмотря на это, инквизиция не сожгла его, – вставил Леберехт.

      Марта кивнула.

      – Нет, – продолжал юноша, – я не верю, что в смерти моего отца было что-то сверхъестественное. Это какая-то скверная проделка или намеренная инсценировка. И я отомщу за это!

      – Шшш! – урезонивала его Марта. – Ты не ведаешь, что говоришь.

      Он отвел взгляд и больше ничего не сказал.

      Когда они добрались до трактира на Отмели, она спросила:

      – Тебе сегодня надо на работу?

      – Я не могу, – ответил юноша. – У меня так дрожат руки, что я не способен держать молот, не говоря уж о резце. Карвакки поймет.

      – Ты любишь мастера Карвакки?

      Леберехт кивнул.

      – Я

13

Фейт Штосс (ок. 1447, Хорб-на-Неккаре – 1533, Нюрнберг) – немецкий скульптор. Создатель шедевра позднеготического стиля – резного алтаря Марианского костела в Кракове. Оказал огромное влияние на стиль резной деревянной скульптуры целого региона Южной Польши, Словакии, Австрии и части Германии.