Тайна предсказания. Филипп Ванденберг

он выходил?

      – Никогда!

      – Выкапывала ли ты на кладбище дитя, чтобы затем сварить и тайно съесть?

      – Нет!

      – Сколько бурь ты вызвала и кто тебе в этом помог?

      Молчание.

      – Какие имена давала ты нашему любимому Господу, Святой Деве Марии и другим святым?

      – Никаких, кроме тех, что дают другие христиане.

      – Совершала ли ты надругательство над гостией и брала ли ее изо рта грешной рукой?

      – Да, однажды, но…

      – Сколько людей и скота извела ты своими мазями, порошками и травами?

      Молчание.

      – Умеешь ли ты читать и писать и не предала ли себя письменно дьяволу?

      – Нет.

      – С каких пор ты помнишь все свои злодеяния и пороки, направленные против Святой Матери Церкви?

      Обвиняемая не находила ответа. Она закрыла лицо ладонями и громко разрыдалась.

      Старик с ослепшими глазами, сжимавший палку обеими руками, крикнул:

      – Сжечь ее! Сжечь ее, чтобы черт из нее вышел!

      Брат Бартоломео призвал к тишине и, обращаясь к Афре, спросил:

      – Признаешь ли ты себя виновной?

      Обвиняемую сотрясали рыдания. Она не в состоянии была отвечать.

      – Признаешь ли ты себя виновной, Афра Нусляйн? – повторил инквизитор с угрожающими нотками в голосе.

      Испуганная женщина вздохнула и тихо ответила:

      – Да, во имя Господа.

      В зловещей тишине раздался пронзительный крик. Афра вздрогнула всем телом, когда инквизитор внезапно встал, оттолкнув стул. Два других монаха последовали за ним. С серьезным лицом брат Бартоломео размашисто перекрестился, произнеся при этом: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа, костер!»

      – На костер! Сжечь ее! – пронеслось по залу.

      Афра Нусляйн потеряла сознание. Охранники подхватили ее прежде, чем она упала на пол. Какая-то старуха плеснула в лицо осужденной водой из ведра, и Афра вновь пришла в себя.

      Леберехт, с ужасом следивший за разбирательством, видел лицо приговоренной преступницы, когда ее уводили: теперь во взгляде женщины не было ни малейшего страха, скорее дикая решимость. При этом Афра Нусляйн знала, что ей предстоит.

      Когда ведьма, поддерживаемая стражниками, покинула зал, другие внесли перепачканный гроб. Вокруг распространился запах тления. На какое-то мгновение Леберехту показалось, что у него вот-вот остановится сердце, и он попытался глубоко вдохнуть, чтобы не потерять самообладания. У него не было сомнений: это – эксгумированное тело его отца.

      Даже зрителей, большая часть которых покинула зал вместе с ведьмой, охватило неприятное чувство. Какие-то женщины ринулись из зала, едва носильщики опустили гроб у стола инквизитора. Однако для Бартоломео это было самой естественной вещью на свете. Он спокойно и отрешенно, как и в случае с приговоренной Афрой Нусляйн, начал церемонию. «Адам Фридрих Хаманн, при жизни могильщик в аббатстве Михельсберг, и, как таковой, умерший на Сретение в год 1554-й, обвиняется братом Бартоломео и двумя представителями