Мэри Роуз. Шарлотта Лин

ног.

      Перед ней стоял мужчина с демоном в голове, братоубийца, тот, кого нельзя называть.

      – Джеральдина Саттон, – произнес он и насмешливо скривился.

      10

ФенеллаПортсмут, март 1525 года

      – А почему именно Петрарка? Почему не какой-нибудь другой итальянский поэт?

      Они лежали в траве. Энтони помогал Фенелле делать перевод, который попросил у нее Сильвестр. Воздух был прохладным, а небо такое красивое, словно уже наступила весна.

      – Ты слишком многого хочешь от простого мужчины, Фенхель. Я ведь ничего не понимаю в поэтическом искусстве. Только в кораблях. Может быть, этот Петрарка понравился мне, потому что напоминает мне кораблестроение. Он знает, где должен находиться тот или иной шпангоут, он строго придерживается законов формы, и только когда все стоит правильно и находится в равновесии, он позволяет себе выпустить пар.

      Фенелла наклонилась к нему, покрыла его лицо нежными поцелуями.

      – Если ты ничего не понимаешь в поэтическом искусстве, то я ничего не понимаю в умных людях, сокровище мое.

      Он улыбнулся.

      – Я по-прежнему не уверен, стоит ли тебе называть меня своим «гвоздем в гроб».

      – Не стоит, дурачок. Ты мое сокровище, которое я хочу хранить, и я не люблю, когда ты ешь эти штуки. – Она указала на узелок, в который он собирал на болоте побеги солероса и морского хрена. – Ты знаешь, как мне больно поглощать за столом сэра Джеймса сочные вкусности, в то время как ты вынужден довольствоваться мокрой травой?

      Положив голову на руку, он выудил из узелка побег и положил его в рот.

      – Мне нравится есть это, Фенхель. Мы ели это в море, потому что оно было свежее, неиспорченное, не такое, как та жратва из бочек, и потому что это можно было собрать везде, где мы бросали якорь. Мне действительно нравится. И как ты могла подумать, что мне будет плохо от того, что называется морским хреном?

      Она расхохоталась и поцеловала его в губы, соленые и немного отдающие хреном. Он прав. Ему это отлично подходит. Каждые две недели приезжая в Портсмут на коне, которым разрешал ему воспользоваться граф, он играл с ней в нежные игры и вел себя с непривычным озорством. Лишь изредка она заставала его, оглушенного от боли, с прижатыми к вискам ладонями, а один раз он разрешил ей обнять его и молча укачивать.

      Теперь же он улыбался почти дерзко и гладил ее округлые бедра.

      – Вкусности сэра Джеймса идут тебе на пользу.

      – Что ты себе позволяешь? – Она ударила его по пальцам и сверкнула глазами. – Хочешь сказать, что я становлюсь слишком толстой?

      – Как ты могла подумать обо мне такое? – Энтони убрал руку, словно смертельно обиделся. – Я хотел сделать тебе комплимент! И что получил взамен?

      – Ты лжец, Энтони Флетчер. Ты никому и никогда не делал комплиментов – в крайнем случае, Сильвестру, потому что в его руках ты точно воск.

      Он сел, прижал ее к себе.

      – С тобой я не таю. Тебе я нравлюсь таким колючим, какой я есть на самом деле, ведь правда?

      «Ты мне