.

поодаль берегов. Когг несло течением, его обширный парус почти не забирал ветра. Ночь была безлунной, и вскоре я уже не видел ни огонька, кроме звезд в небе. Мне казалось, что судно мчится во тьме без всякого управления.

      – Как ты угадываешь, куда поворачивать руль? – спросил я, стараясь не выдать своей тревоги. Озрик и Вало сидели под палубой и караулили наши седельные сумки с серебром. Мы заранее договорились, что кому-то из нас нужно будет постоянно бодрствовать.

      – А уши мне на что? – пробурчал Редвальд.

      Я слышал только, как поскрипывал деревянный корпус судна да негромко хлюпала вода под бортами. Где-то вдали пронзительно и хрипло прокричала цапля, а через несколько мгновений она пронеслась над нами, как еле различимая, мерно взмахивавшая крыльями тень.

      Редвальд, конечно, шутит, подумал я и продолжил расспросы:

      – А если еще и туман ночью опустится?

      Корабельщик негромко рыгнул, обдав меня затхлыми парами эля:

      – Не бойся, Зигвульф. Я всю жизнь плаваю по этой реке. Назубок знаю ее нрав, все изгибы, мели и омуты. Мы благополучно выйдем в море.

      Он отдал негромкий приказ кормчему, и я почувствовал, как палуба под моими ногами чуть заметно дрогнула, повинуясь движению румпеля. Увидеть же воочию, насколько когг изменил курс, было невозможно: слишком темно.

      И с кормчим, и со мной Редвальд говорил по-фризски. После того как началось плавание, он держался не так настороженно и не грубил. Я счел, что наступил подходящий момент для того, чтобы разговорить его.

      – И сколько же раз ты плавал в Каупанг? – поинтересовался я.

      Капитан на мгновение задумался:

      – Раз пятнадцать или шестнадцать.

      – И всегда спокойно?

      – Раз-другой пираты нападали, но удавалось или отбиться, или удрать от них.

      – А если непогода?

      – С хорошим балластом непогода моему кораблю не страшна. – Моряк произнес это очень уверенно, однако тут же сплюнул в сторону – любой крестьянин из самой дальней глуши знает, что именно так следует просить о хорошей погоде, – что несколько снизило убедительность его слов.

      – Балласт? – пробормотал я, не имея понятия о том, что значит это слово.

      Редвальд стоял совсем рядом со мной, и я увидел, с какой нежностью он положил руку на деревянное перильце борта.

      – Это тяжесть, которую укладывают на самое дно корабля, чтобы его не перевернуло волной, – объяснил он. – Под всем этим вином лежат еще жернова для ручных мельниц весом этак на пару тонн.

      Он снова рыгнул и продолжил:

      – Одному богу известно, почему нортландцы не умеют делать хороших жерновов. Их жены предпочитают камни, которые мы возим из Айфеля. Так уж мир устроен: для женщин, которые трудятся, не разгибая спины, – камни, чтобы они могли молоть муку, пока их мужчины будут хлебать вино.

      Я всматривался в лежавшую впереди тьму. Время от времени на воде возникали белые пятна и, метнувшись в сторону перед самым носом, исчезали во мраке – это были спавшие на воде чайки. Я сразу вспомнил, в какой восторг