Три имени одного героя. Михаил Корабельников

держат в сарае, чтобы не расходовал энергию на активную жизнедеятельность и нарастал салом. После экзекуции Крюков выпивал кружку поросячьей крови; за работу ему отдавали половину печенки и большой шмат сала. Мы же съедали большую сковороду жареной картошки со свежей свининой, а мать варила в поросячьих кишочках домашнюю колбасу с чесноком.

      А сын Крюкова учился со мной в одном классе. Он был высок ростом, нескладен, но силен. Его слабым местом был нос. И если возникали в классе потасовки с его участием, то отключить его было несложно: нужно дать ему в нос, тут же текла кровь, и он выходил из игры. Этим подлым приемом некоторые ребята, но только не я, пользовались беззастенчиво. А прозвище у него было «Курюка» – ничего особенного, ибо почти у каждого было свое прозвище. Как-то в школе на перемене я с ним боролся. Он был выше и сильнее меня, но я – ловчее и увертливее. Этим наши шансы более или менее уравнивались. После нескольких раундов борьбы – с переменным успехом – я удачно сделал ему подножку, и он грохнулся на бок, а я навалился на него сверху. И сломал ему ключицу. Это был несчастный случай, и я остался ненаказуем, в то время как Курюка две недели валялся в больнице – лечил свою ключицу. Мать, естественно, попеняла мне за это «хулиганство», но в ее упреках проскальзывала гордость: ее сын становится мужчиной.

      С национальным вопросом в Серебряных Прудах у меня было все в прядке, или почти все. Мои ближайшие товарищи, конечно, знали от своих родителей, кто я таков, но в обиду не давали. И вообще, мое еврейство ставилось под сомнение. Как то пришел к нам во двор почти взрослый парень – эксперт по еврейскому вопросу. Он при всех попросил меня произнести слова: «кукуруза», «барабан» и еще некоторые другие. С произношением у меня было все в порядке, и экзамен я сдал на отлично. «Какой же ты еврей, – сказал он, – самый настоящий русский». Тут же были проэкзаменованы еще несколько ребят, и один из них оказался евреем! У него были проблемы с буквой «р». Так комплекс неполноценности на время был приглушен в моей душе, и я даже попенял матери за ее клевету в отношении моего еврейства, которое я внутренне переживал эмоционально. Не то, что Рита – ей было все равно. Мать рассказывала, что наша соседка со второго этажа однажды застала меня горько плачущим. Она долго допытывалась у меня, в чем дело, и, наконец, спросила: может быть, кто-то назвал тебя евреем? Получив утвердительный ответ, она тут же стала меня успокаивать, приведя в пример несколько знаменитых личностей, включая Карла Маркса, который, оказывается, тоже был евреем. Я очень удивился.

      Но был случай, который я хорошо запомнил. Это был, возможно, год пятидесятый. К тому времени антисемитизм в СССР уже пышно расцвел на государственном уровне, и даже я это чувствовал. Борьба с космополитами, раскрутка патриотизма, ненависти к Западу – все это мы переживаем сегодня в нашем обновленном отечестве, и чем плачевнее дела с экономикой, тем гуще патриотизм. К тому же началась корейская война, в которой СССР противостоял США. В