Душевный разговор. Диалог с Л. Н. Толстым. В. А. Алехин

при представлении о жизни людей, не имеющих жизни. Если бы люди были животными и не имели разума, они бы и существовали как животные, не рассуждали бы о жизни; и животное существование их было бы законное и счастливое. То же и с любовью: если бы люди были животные без разума, то они любили бы тех, кого любят: своих волчат, свое стадо, и не знали бы, что другие волки любят своих волчат и другие стада, своих товарищей по стаду, и любовь их была бы – та любовь и та жизнь, которая возможна на той степени сознания, на которой они находятся.

      Но люди – разумные существа и не могут не видеть, что другие существа имеют такую же любовь к своим, и что поэтому эти чувства любви должны прийти в столкновения и произвести нечто не благое, а совершенно противоположное понятию любви.

      Если же люди употребляют свой разум на то, чтобы оправдать и усиливать то животное, неблагое чувство, которое они называют любовью, придавая этому чувству уродливые размеры, то это чувство становится не только недобрым, но делает из человека – давно известная истина – самое злое и ужасное животное. Происходит то, что сказано в Евангелии: «Если свет, который в тебе, – тьма, то какова же тьма?»

      То, что люди, не понимающие жизни, называют любовью, это только известные предпочтения одних условий блага своей личности – другим.

      Истинная любовь всегда имеет в основе своей отречение от блага личности и возникновение от того благоволения ко всем людям. Только на этом общем благоволении может вырасти истинная любовь ко всем своим или чужим. И только такая любовь дает истинное благо жизни и разрешает кажущиеся противоречия животного и разумного сознания.

      Человек, положивший свою жизнь в благе животной личности, всю свою жизнь увеличивает средства своего животного блага, приобретая богатства и сохраняя их, заставляет других служить его животному благу и распределяет эти блага между теми лицами, которые были бы более нужны для блага его личности.

      Чтобы быть в состоянии делать благо для других, ему надо, прежде всего, отдать тот излишек, который он берет у других для блага своей жизни, и потом решить, кому из людей служить своей жизнью? Прежде, чем он будет в состоянии любить, то есть жертвовать собою, делать благо, ему надо перестать ненавидеть, то есть делать зло, и перестать предпочитать одних людей другим для блага своей личности.

      Любовь – только тогда любовь, когда она есть жертва собой. И нет иной любви, как той, чтобы положить душу свою за други свои. Только когда человек отдает другому не только свое время, свои силы, но когда он тратит свое тело для любимого предмета, отдает ему свою жизнь. Мать, кормящая ребенка, прямо отдает себя, свое тело в пищу детям, которые без этого не были бы живы. И это – любовь. Так же точно отдает себя, свое тело другому всякий работник для блага других, изнашивающий свое тело в работе и приближающий себя к смерти. И такая любовь возможна только для того человека, у которого между возможностью жертвы собой и теми существами, которых он любит, не стоит никакой преграды для жертвы.