Большая книга ужасов – 67 (сборник). Мария Некрасова

без возражений поползла назад.

      Я, кажется, понимал, что произошло вчера. Лайка охотилась по кустам, разоряя птичьи гнезда и ловя грызунов. Глупый Веник тоже хотел поучаствовать в настоящей собачьей забаве, но ему никогда не удавалось поймать с первого раза даже шарик для пинг-понга. Он забежал на тропу эльфов и увидел готовую добычу. Очень может быть, что Венику показалось мало распятой мыши, и он кинулся ловить эльфов. Вот и получил удар отравленной шпагой.

      У них Средневековье. В Европе жгли на кострах ведьм, а эльфы распинают мышей. Хотя какие они эльфы! Эльфы – нежные, волшебные, с полупрозрачными мотыльковыми крыльями, а эти – злобные карлики, мучители мышей.

      Скорее всего, я был несправедлив. Если представить, как даже не в средневековый, а в сегодняшний наш город врывается собака величиной с пятиэтажный дом и начинает хватать граждан, то применение любого оружия покажется честным. Да и распятая мышь – это все-таки не распятый человек.

      Как только заросли над тропой поредели, я встал, чтобы понять, где мы находимся. Перед нами поднималась тайга, сплошная тайга, одинаковая во все стороны.

      За месяц мы облазили окрестности, подчиняясь нехитрому правилу: час идем туда, час обратно; если не видим дома, стоим и кричим «ау». Аукаться не пришлось ни разу. Всегда попадалась какая-нибудь примета, чаще всего нами же брошенный мелкий мусор. Но в тот день нас преследовало невезение. Скрылось за облаками солнце. Не попадались наши палочки-выручалочки – фантики от конфет, которые Мышь разбрасывала за собой, как Мальчик-с-пальчик. Аукаться было страшно. Я хорошо понимал, что где отравленная шпага, там и отравленные стрелы, а Мышь, еще не зная, что Веник умер, просто боялась.

      Мы долго стояли, не зная, что делать, и пряча глаза друг от друга. Потом совсем близко грохнул выстрел, за ним, с коротким промежутком, еще один.

      – Промазал, – сказал я, и мы пошли на звук.

      Глава VII. Я снимаю шкуру

      Папа не промазал. Второй выстрел, который чаще всего делают с досады, вдогон убежавшему зверю, оказался смертельным для молодого оленя. Пуля угодила ему в низ черепа, где шея соединяется с головой. Когда мы подошли, Гематоген уже снимал шкуру, завернув за спину мешавшую работать покалеченную руку. Папа с безучастным видом стоял в стороне.

      – В мозжечок, – сказал он. – Фашисты так пленных расстреливали.

      – Дурачок, – добрым голосом срифмовал Гематоген. – Эх, Владимир, если бы не твои глупости, тебе бы цены не было. Я уж думал, ушел олешек. А в первый раз, признайся, ты нарочно смазал?

      – Нарочно, – не стал спорить папа. – Это попал я нечаянно.

      Гематоген улыбался, раздувая ноздри, и вообще был счастлив. Я впервые видел, чтобы он говорил без особого дела.

      – Нечаянно?! Ну, тогда тебе кто-то ворожит. – Оторвавшись от работы, он посмотрел в наши мрачные лица и догадался: – Не нашли?

      Я покачал головой.

      – Будет время – поищем, а сейчас давай олешка свежевать. Здесь оставлять ничего нельзя, зверье растащит.

      Я не знал слова «свежевать», но и так было ясно: оленя размером чуть меньше взрослой