Абандон. Брошенный город. Блейк Крауч

клочьями.

      – Это из-за Билли, – прошептала молодая женщина, прикрыв ладошкой рот с гнилыми зубами.

      Подавшись вперед, Кёртис взяла Бесси за руку.

      – Где он? – спросила она.

      – А как вы думаете? – Голос Маккейб дрогнул.

      – С мистером Уолласом?

      – Кажется, отправились мыть золото.

      – Мистер Маккейб любит тебя, – сказала Глория и почувствовала, как кто-то ущипнул ее под столом.

      Она повернулась и наткнулась на неодобрительный взгляд мужа.

      – Итак, миссис Маккейб, – сказал Иезекиль, – как мистеру Маккейбу работа на шахте?

      – Работает откатчиком, но когда у Билли выходной, они с мистером Уолласом куда-то уходят.

      – Что ж, будем надеяться, и у Билли в лотке что-то блеснет. – Шериф поднял стакан с водой, сделал глоток и переключил внимание на маленькую девочку.

      Пока он расспрашивал Гарриет о ее занятиях, Глория пощипывала лежащий на тарелке кукурузный хлеб и украдкой поглядывала на мужа. Она все еще была без ума от него, этого солидного, эффектного мужчины с густыми усами, длинными бакенбардами и пылкими глазами, вспыхивавшими страстью – гневом или чем-то еще – с такой силой, словно в груди его кипела лава. Это она убедила мужа надеть по случаю сюртук, который он презирал и в котором выглядел, говоря его собственными словами, как «какой-нибудь разряженный банкир».

      Постепенно, однако, внимание Глории сместилось от их стола к соседним, и она стала улавливать обрывки других разговоров – о растущих, бурлящих и кипучих городах. В какой-то момент миссис Кёртис заметила стол, стоящий ближе других к платформе с музыкантами. Одну его сторону занимали десять человек, но в его дальнем конце, в одиночестве, ела женщина, с которой никто не общался. Ей было лет сорок с лишним, и даже издалека Глория видела, что в свое время она блистала красотой. Теперь, правда, эта женщина выглядела просто усталой и неприкаянной в обтрепанном бордовом бальном платье с турнюром, рукава которого были отделаны белым кружевом и замысловатой вышивкой бисером по моде семидесятых годов.

      – Прошу меня извинить, – сказала Глория и, прежде чем Иезекиль успел ответить, поднялась и направилась к столу, за которым сидела эта дама в старомодном платье. – Вы не против, если я сяду, Розалина?

      Женщина усмехнулась. Щеки ее были напудрены, а волосы собраны наверху в пышную массу гранатовых завитков.

      – Если вам безразлично, что подумают все эти лицемеры, то я, конечно, возражать не стану, – отозвалась она.

      Кёртис перенесла свою тарелку и выдвинула стул. Откровенность Розалины задела в ней какие-то струны.

      Оказавшись рядом, она заметила еще больше следов разрушенной болезнью красоты этой женщины, и сердце ее сжалось от боли. Она подумала о своей собственной матери, какой та могла бы стать, если б сифилис не сократил ее дни.

      – Как вам нравится… – начала было жена шерифа, но собеседница перебила ее:

      – Я не жалую сострадание. А с чего это вы