MEMENTO, книга перехода. Владимир Леви

роль играл, наверное, один из нейрогормонов и общетелесных химических регуляторов – серотонин, какая-то разладка, с ним связанная. Серотонин много значит и для мозга, и для кишечника. При тяжелых депрессивно-бредовых состояниях уровень его в организме резко понижен, и как правило, состояния эти сопровождаются многодневными запорами.

      Через годы, когда Таня уже ушла в мир иной, я понял, что мозг ее в наплывах болезни работал на интенсивнейшей отрицательной обратной связи – что-то похожее на размыкание рычага в экспериментах на животных, когда электрод вставлен в адскую зону. А тогда, в детстве – видел и с болью чувствовал, как ей жутко, но был уверен, что она просто заблуждается, упорствует в глупой фантазии.

      Детское непонимание болезни, неверие в болезнь, да не покажется странным, помогало мне ей помогать. Пока Таню не начали каждый год подолгу держать в психбольницах, мы много времени проводили вместе – играли, болтали, дурачились, говорили и на серьезные темы, спорили. В самые затменные полосы (она это называла: «пришло состояние») я всячески ее развлекал, смешил, тормошил, сочинял для нее рисованные альбомные книжки в стихах. Вот кусочки одной из них – про Тарзана, по фильму, шедшему по московским кинушкам в год, когда мне было 12, Тане 14 с половиной. Картинки по памяти, со свежеувиденных кадров, рисовал тушью и карандашом. Подарил Тане ко дню рождения, который она провела в больнице.

      Одним летом, когда мы снова жили вместе на даче и общими фантазийными силами придумывали и разыгрывали многосерийную психодраматическую сказку про наших очередных альтер эго – принцессу Никудышу и принца Нехочука, общение наше дало особо заметный лечебный результат. «Великая Сила» почти перестала донимать Таню, в моем присутствии вообще больше не появлялась. Таня повеселела, начала наверстывать упущенное по школьной программе.

      Здесь и далее – картинки из «Тарзанового цикла»

      Прервала эту, как выразились бы психиатры, ремиссию материнская ревность. Внезапно тетя Лена запретила мне общаться с Танюшкой. Ни тогда, ни потом, когда Таню мы уже потеряли, я не решился спросить ее – почему. Догадываюсь теперь, что она углядела в наших секретных отношениях эротический подтекст. Таковой моментами бывал в детских масштабах, но тетя могла нафантазировать лишнего. Скрывать от взрослых приходилось не то, что они могли заподозрить.

      Я тоже жил не безоблачно. С 12 лет безумно и безнадежно влюбился в Танину одноклассницу Алю Пахомову, и конечно же, поверял Танюшке свои переживания. Как добрый друг, Таня, сама будучи уже глубоко в болезни, помогала мне справляться с неукротимыми любовными страданиями. Если бы не она, я мог бы натворить много глупостей. Вплоть до…

      – …

      – Да… И вот началось Танино семилетнее путешествие по психбольницам. Я передавал ей в больницы свои записки, стихи, рисунки, но навещать не разрешали. Когда выписывали домой, в гости не звали. Попозже, правда, изредка