Максим. Леонида Подвойская

Пора уже в онкологию переводить, а тут нате вам – не только опухоль рассосалась, но и врожденное косоглазие куда-то исчезло. Ладно бы только по томографии. Так ведь сам оперировал, сам! И все видел! И плакал от бессилия… А этого мальчика и не оперировал даже. Но тоже – столько времени без сознания. Думалось, вот-вот начнется… А он – пожалуйста. Сидит и довольно толково на все отвечает. И в себя пришел в один день с этими двумя. Или нет… До операции Пушкаревой. Значит, он первая ласточка в этих чудесах. Ему первому и двигаться. Значит – тяжелый шок? С сотрясением? Видимо, да.

      – Вот что, Максимилиан, пора домой.

      – Да? – искренне обрадовался пациент.

      – Ну-ну, не сегодня. До конца следующей недели не отпущу. Пройдешь еще укрепляющие ванны, электрофорез, массаж. А там – и домой. Если, конечно, все будет хорошо.

      – Будет, обязательно будет, Василий Иванович!

      – Такой оптимизм – вещь хорошая. Ладно, иди. Родителю я сам позвоню.

      – Ну что? – поинтересовался ожидающий его у двери Хома.

      – Выпишут. Через недельку, – сообщил Макс, когда они по витой лестнице спускались во двор. – Странная лестница какая-то. Винтовая, как в замках.

      – А это и был когда-то замок.

      – Врешь!

      – Еще чего. А ты не знал? Конечно, разве вас это интересует? – зло ответил Хома.

      – Почему, меня очень интересует. Я люблю историю.

      – Ты, наверное, да. – Мальчишка долгим взглядом впился в лицо своего нового знакомого, но тот, занятый переставлением ног по лестнице, не обратил на это внимания.

      – Да ты еще слабый, – понял вдруг Хома, увидев, что Максим остановился, вцепившись в перила.

      Он крепко взял своего соседа по палате под руку и вывел, наконец, на свет.

      – Просто давно далеко не ходил, – сконфуженно улыбаясь, объяснил юноша свою слабость, когда они устроились на скамейке.

      – Ладно тебе… – начал, было, Хома и тут же прикусил язык, чтобы не вырвалось: «Уж я то знаю».

      Он понял, что по какой-то причине его спаситель желает держать все в тайне. А в голове сейчас было так ясно и на душе так легко, что он был готов исполнять любые желания таинственного соседа. Лишь бы не вернулась ужасающая боль.

      Максим молчал, подставив солнечным лучам лицо. И, странное дело, казалось, что солнце быстро возвращает ему силы. Он упивался весенними лучами, как жаждущий упивается родниковой водой. Измученный опытами по целительству, юноша впал в состояние, похожее на купание в теплых ласковых волнах.

      – Знаешь, вот идешь в школу, а кто-то свистит тебе. – сказал он через несколько минут. – Посмотришь – никого. А потом голову поднимешь – сидит вот такая штучка и поет.

      Макс кивнул в сторону гигантского каштана. Хома тоже взглянул в ту сторону.

      – Шпак, – констатировал он, продолжая хрустеть чипсами.

      И, действительно, на ветке купался в солнце, распахивая навстречу ему крылья и распевая свою неповторимую песню, скворец.

      – Да, птичка, – согласился Максим. –