Мальчики для девочек, девочки для мальчиков. Уильям Сароян

не обращай внимания или дай шлепка и гони обратно в постель.

      – Вот ты какая у нас умница! Попробуй-ка не обрати на них внимания. Их надо умыть, одеть, накормить завтраком и выпустить во двор, где только и начнется их настоящая жизнь.

      – Нет, эта гадость в меня больше не лезет. Доедай сам. Не понимаю, как ты можешь с таким удовольствием есть подобную дрянь.

      Она придвинула к нему через стол свою тарелку, и он заговорил вновь, только когда доел все, что в ней было.

      – Нормальная, здоровая пища. Особенно теперь, когда она доступна в виде консервов. А пиво у нас есть?

      Женщина вынула из холодильника банку пива, и, пока проходила мимо, муж шлепнул ее по заду, чтобы знала: он все еще думает о ней, она все еще для него желанна. Она налила пива в стакан, потом говорит:

      – Слушай, поздно уже.

      – Молчи.

      – Нет, правда, уже очень поздно. Ты не думай, я очень благодарна тебе за то, что ты даешь мне утром поспать до тех пор, пока дети не уйдут во двор. Я просто физически не способна вставать по утрам. Так что ложись, тебе надо ловить каждое мгновение сна.

      Мужчина встал, допил пиво и вошел в темную гостиную.

      – Ты лучше молчи. И иди сюда.

      – Нет. Идем в спальню.

      – Зачем?

      – У меня там все приготовлено. Там уютно и чистенько.

      – О’кей.

      – А ты мне расскажешь про Харьков?

      – Конечно.

      – Про все-все, что ты там делал?

      – Конечно.

      – Хочу все поминутно. Все расскажи мне, все-все!

      Глава 7

      Когда удовольствие слишком близко, думал он, причем такое, по которому человек томится и жаждет его душой, сердцем и телом, когда он слишком близок к удовлетворению этой его великой и грубой алчбы, подобия которой он не испытывал никогда в жизни, – ни желания, равного по силе, ни услады, сравнимой по блаженству, – в общем, когда такое с человеком происходит, счастье отцовства становится еще важнее, а счастье творчества отступает на второй план, хотя и работа на месте, и искусство никуда не девается, и острота неутоленной потребности присутствует… Или это все слова? – слова, слова, но когда она рядом, с этими ее глазами, волосами, губами и телесной влагой, слова напрасны, слова смолкают.

      – Я делаю это ради детей, – сказал он.

      – Ну ты и гад. А я – ради тебя.

      – Ты это делаешь для себя, я для себя, и давай, черт возьми, прекратим лгать самим себе.

      – Это не моя вина, что мне приходится лгать.

      – А чья это вина?

      – Джонни. Все началось с него.

      Что ж, может, и впрямь во всем виноват их спящий мальчик, ведь не появись на свет Джонни, было бы совсем другое дело; а теперь что ж… вырастет еще один мрачный брюнет, темный, как тот день, когда он родился, и темнеющий с каждым днем, хотя кожа у него светлая и в глазах свет; правда, светлые они не цветом, цветом они как раз темные, а светлые тем, что в них свет, свет в точности такой же, как у матери, этой светленькой плачущей девочки, маленькой девочки, которая