Унция надежды. Софи Джексон

Вдруг я не хочу говорить ни с кем из вас?

      Эллиот молчал. Молчал долго, и от продолжительной паузы Макс начал дергаться.

      – Нет, Макс, вам очень хочется говорить с нами, – наконец сказал Эллиот. – Вы здесь не просто так. Вы согласились на лечение в нашем центре, потому что в глубине души вам хочется стать лучше. У вас неоднократно мелькала мысль убраться отсюда, но вы этого не сделали. И не сделаете, потому что Картер воспринял бы ваше возвращение как плевок в лицо. Вы не злодей, Макс. Вы не хотите доставлять людям неприятности. Особенно Картеру. Вы находитесь здесь, потому что, опять-таки в глубине души, вы знаете: этот центр – ваш последний шанс, последняя надежда избавиться от кокаинового рабства, освободиться от всех тягот, которые изо дня в день давили на вас, мешая стать по-настоящему счастливым.

      Макс уперся подбородком в грудь. Он выдыхал воздух, содрогаясь всем телом. Он тер лицо, скрывая подступившие слезы.

      – Только не делайте вид, что вы знаете меня как облупленного, – пробормотал он.

      Эллиот лишь усмехнулся и вздохнул:

      – Завтра у вас встреча с Тейтом Муром.

      Макс встрепенулся. Кажется, где-то он уже слышал такое имя в сочетании с такой фамилией.

      – Кто он такой? – на всякий случай спросил Макс.

      – Один наш стажер. Кстати, великолепный психотерапевт. И не только. Трижды в неделю он проводит занятия в художественном классе.

      Макс выпучил глаза:

      – Художественный класс?

      Шикарно. Эллиот отдаст его на растерзание какому-то придурку, обожающему Ренуара. А от слов «абстрактное искусство» его, конечно же, воротит и он начинает брызгать слюной. Макс не имел ничего против Ренуара и все же…

      – Я не настаиваю, – пояснил Эллиот. – Можете попробовать себя в чем-нибудь другом. Но я хочу, чтобы вы стали активным участником процесса. Вам как воздух необходимо общение и самовыражение. И потом, насколько помню, в вашей анкете написано, что вы любите работать с красками.

      Макс пожал плечами:

      – Это Картер написал. Вспомнил старое. Я давно не возился с красками. Мальчишкой красил машины. Бывало, что и стены нью-йоркских домов разрисовывал. Не всем это нравилось. Отец любил хвастануть, что его отпрыск способен в одиночку разрисовать весь Манхэттен…

      Слова застряли у него в горле.

      Эллиот осторожно коснулся его плеча:

      – Нарисуйте то, чего не можете сказать.

      Макс недовольно сощурился. Не нужны ему эти дружеские жесты.

      – А если не нарисую?

      Эллиот выпрямился:

      – Тогда вам не видать спортзала.

      Психотерапевт повернулся, собравшись уйти.

      – Но вы же говорили… Док, вы же слово давали, черт побери!

      – Я от него не отказываюсь. Позанимаетесь пару недель с Тейтом, перестанете отмалчиваться на групповых сеансах, и милости прошу в спортзал. Ну как, согласны?

      Макс уткнулся затылком в подушку. Можно по-детски надувать губки и капризничать, но выбор у него не велик.

      – Согласен.

* *