Шпага испанского типа (сборник). Г. В. Мишаков

торопливо глотал рыбный суп, не смея поднять глаза на женщину, с готовностью добавлявшей ему очередную треть половника, потому что качка не позволяла налить полную тарелку сразу. Молчать было неловко, казалось, неблагодарно, в то время, как всё его сердце переполняла благодарность. Подав ему второе, она закурила. Задумчиво смотрела в тёмный, с потёками снаружи иллюминатор.

      Он не удержался, повернул голову в её сторону. Женщина с готовностью спросила:

      – Ещё?

      – Не – е, спасибо! – замотал он головой, угнувшись над тарелкой.

      Сквозь переборку из столовой команды доносились удары костей домино, разгорячённые голоса, мат.

      – Они все пьяные, – глухо произнёс он, словно говоря: «Они все умерли».

      – Сам-то не пей! – сказала женщина строго, совсем так, как заклинала его мать.

      – Я? Я не пью! – заговорил он с жаром. – Я вообще не буду пить! А отец говорит, будешь! Я, говорит, тоже думал, как ты. Ты, говорит, жизни не знаешь! – всё больше возбуждался юноша. – Потом поймёшь, говорит, что отец был прав, а отца уже не будет… Он, когда напьётся, ругается, говорит, я вам, сволочам, всё создал, а вы меня ненавидите!

      – Я с ним подрался! – голос юноши дрогнул. – Он был пьяный, приставал к матери. Я набил ему морду… До крови! – он посмотрел на женщину, как будто признался ей в чём-то постыдном.

      – Я хотел, чтоб он не трепал нервы матери! – поспешил он оправдаться. – Он кричал, я тебя проклинаю, у меня больше нет сына! Я тебя кормлю, одеваю, а ты на меня руку поднял! Значит, если он отец, то ему всё можно, да?

      Забытая тарелка поползла по столу, повариха подхватила её.

      – Ну и правильно сделал, что за мать заступился! – её глаза сверкнули гневом. Она подала компот и стояла рядом, глядя на него сверху вниз.

      – Ты школу-то окончил?

      – Я буду учиться! – вновь с жаром заверил юноша. – После армии пойду в мореходное. А когда в армию, меня должны взять на флот!

      Послышался противный скрежет металла по бетону, ноги ощутили дрожь – «Волочаевск» боднул причал. Женщина ухватилась за стол.

      – Тайфун! – произнесла она тревожно-ласково, словно успокаивая готовую броситься с оба к у.

      В столовой спорили, можно ли показывать кино. Днём с рефрижератора дали посмотреть новый фильм и многие хотели увидеть его сейчас. Радист, а по совместительству киномеханик, утверждал, что такая качка и сорвёт со стола аппарат и порвёт плёнку. Над ним нависал подвыпивший жилистый такелажник в расхристанной рубахе и линялом трико. Словно не слыша доводов, он требовал немедленного показа. Его сузившиеся глаза и пена в углах рта не сулили ничего хорошего. Масла в огонь подливал один из матросов, видевший фильм во Владивостоке. «Хороший фильм! – говорил он словно сам с собой, – Хороший». И загадочно улыбаясь, добавлял восхищённо: «Землетрясение! Всё горит, взрывается, а самолёт, пассажирский, взлетает! Но баба у него стерва!»

      – Товарищи! – вдруг раздался отчётливый голос. – Товарищи, я могу вам спеть песню из хорошей кинокартины про лётчиков. Очень сильная картина, товарищи.

      От неожиданности наступила тишина.

      – Серёга, спой про море! – хрипло попросил кто-то из того