Красавец мужчина. Александр Островский

Любопытно, что это за понятия.

      Аполлинария. Да уж, конечно, не ваша философия. Теперь на нее мода прошла. Теперь нужен простой, натуральный ум. Я надеюсь, господа, что я не глупа.

      Лупачев. Кто же смеет в этом сомневаться.

      Пьер. Кто смеет, Аполлинария Антоновна!

      Аполлинария. Я ей говорила: «Не спеши выходить замуж, пусть тебя окружает толпа молодых людей; ты богата, женихи слетятся со всех сторон, жди, жди! Может, явится такси красивый мужчина, что заахают все дамы и девицы, вот тогда на зависть всем и бери его. Бери во что бы то ни стало, не жалей ничего, пожертвуй половиной состояния, и тогда ты узнаешь, в чем заключается истинное счастье женщины!» И моя Зоя торжествует. Да, я могу гордиться: я устроила ее судьбу. И если я сама не видала радостей в своей жизни, так живу ее счастием и ее радостями.

      Лупачев. Да на что вы-то можете жаловаться? Сколько мне известно, вы никакого горя в жизни не испытали.

      Аполлинария. Вы не знаете моего горя и не можете его знать, его надо чувствовать; а чувствовать его может только женщина.

      Лупачев. Значит, это горе особое, женское?

      Пьер. Женского рода?

      Олешунин. Мужчина может всякое горе понять, если только оно человеческое.

      Пьер. Погодите, не мешайте.

      Аполлинария. Понять – пожалуй, но чувствовать вы не можете так, как женщина. Я вышла замуж очень рано, я не могла еще разбирать людей и своей воли не имела. Мои родители считали моего жениха очень хорошим человеком, оттого и отдали меня за него.

      Лупачев. Да он и действительно был хороший человек.

      Аполлинария. Я не спорю. Я могла уважать его, но все-таки была к нему равнодушна. Я была молода, еще мало видела людей и не умела еще различать мужчин по наружности, по внешним приемам; для меня почти все были равны, потому я и не протестовала. Но ведь это должно было прийти, и пришло; я вступила в совершенный возраст, и понятие о мужской красоте развилось во мне; но, господа, я уж была не свободна… выбора у меня уж не было. Должна я была страдать или нет? Heт, это драма, господа!

      Лупачев. Да, действительно, положение затруднительное.

      Аполлинария. Ведь все-таки глаза-то у меня были ведь я жила не за монастырской стеной; я видела красивых мужчин и видела их очень довольно; господа, ведь я человек, я женщина, не могла же я не сокрушаться при мысли, что будь я свободна, так этот красавец мог быть моим, и этот, и этот.

      Лупачев. Как «и этот, и этот»? да неужто…

      Аполлинария. Ах, какие вы глупости говорите! Я хотела сказать «или этот, или этот…»

      Лупачев. То-то, а уж я было подумал.

      Аполлинария. С вами невозможно говорить.

      Лупачев (взглянув на часы). Да мне и некогда. Пора на железную дорогу, сейчас придет поезд.

      Зоя. Вы уезжаете?

      Лупачев. Нет, я встречаю.

      Зоя. Кого-нибудь из наших общих знакомых?

      Лупачев (смеясь). Да нашего общего знакомого – мужа вашего.

      Зоя. Ах, что вы, как же это?

      Лупачев. Я сегодня