Сердце не камень. Александр Островский

певчих… Каких тебе будет приятнее: чудовских иль нешумовских?

      Каркунов. Чудовских приятнее, друг ты мой любезный, приятнее.

      Халымов. Ну, и пиши «чудовских».

      Каркунов. Константин, запиши: «чудовских!»

      Халымов. Теперь покров на гроб… хочешь парчовый, хочешь глазетовый. Нынче этот товар до тонкости доведен, в Париже на выставке был.

      Каркунов. Над этим задумаешься, кум, задумаешься.

      Халымов. Да как не задумаешься; дело большого рассудка требует. А ты вели принести образчиков, да который тебе к лицу, тот и обозначь; узорчик повеселей выбери. Да вот еще забыли, прежде всего надо: «Находясь в здравом уме». Что забыли-то! Да и вправду, в здравом мы уме аль нет?

      Каркунов. В здравом, в здравом, куда хочешь. Константин, проставь впереди: «В здравом уме».

      Константин. Ну, уж сомневаюсь!

      Каркунов. Пиши, пиши, не твое дело!

      Халымов. «И твердой памяти».

      Каркунов. Ну, насчет памяти… против прежнего не то.

      Халымов. Да ведь помнишь всех, кто тебе должен?

      Каркунов. Всех, всех, всех.

      Халымов. Значит, твердая. Может быть, забываешь, кому сам должен? Так не беда, напомнят. Ну, главное дело кончено, теперь уж пустяки. Вот пиши: «Любезной супруге моей, Вере Филипповне, за ее любовь ко мне и всегдашние попечения…»

      Каркунов. Да, да, всегдашние попечения.

      Халымов. Ну, там что знаешь.

      Каркунов. Пиши, Константин: «Все движимое и недвижимое имение и миллион денег».

      Константин. Да позвольте, дяденька…

      Каркунов. Молчи, молчи! Стоит, стоит, больше стоит.

      Халымов. Уж это твое дело.

      Каркунов. Больше стоит, больше стоит. Только вот что, кум, ох…

      Халымов. Что случилось?

      Каркунов. Оставлю я ей миллион, а она с моими деньгами-то замуж либо любовника.

      Халымов. Да тебе-то что за дело! Уж там как знает, как ей лучше.

      Каркунов. Нет, так нельзя, так нельзя: мои деньги-то. Она выйдет замуж, да еще подсмеется с мужем-то над стариком.

      Халымов. Да и подсмеются, ничего не поделаешь.

      Каркунов. Нет, вот как: любезной супруге моей, Вере Филипповне, коли не выйдет она замуж и не заведет любовника, миллион.

      Халымов. Нельзя так написать-то, кум.

      Каркунов. Отчего, кум?

      Халымов. Скажут, что не в здравом рассудке.

      Каркунов. Так мы этого писать не будем, не осрамим себя, кум, не осрамим. А вот что: я велю ей образ со стены снять да побожиться. Так, кум?

      Халымов. Так, так. Да ведь и она не глупа, она образ-то, на котором божилась, повернет к стене либо вовсе из комнаты вынесет, чтобы свидетелей не было; да и сделает, что хочет.

      Каркунов. Опять беда! Вот горе-то мое, горе!

      Халымов. Ну, как не горе! Всю жизнь мучил жену, хочешь и после смерти потиранить, да никак не придумаешь. Да она честно жила с тобой?

      Каркунов. Честно, честно. Что тут говорить – святая!

      Халымов. Всякий твой каприз, всякую блажь исполняла?

      Каркунов.