Сердце не камень. Александр Островский

мне и людей-то видеть тяжело. И раз-то в год выедешь, так час просидишь в гостях, уж там и скучно, домой тянет.

      Ольга. Теперь не прежнее время, не взаперти живете; вот бы и начали выезжать понемножку, привыкать к людям.

      Вера Филипповна. Разница-то невелика: прежде взаперти жила, а теперь сама уселась дома. Вот только одно мое удовольствие – по монастырям стала ездить: в Симонов, в Новоспасский, в Андроньев.

      Аполлинария Панфиловна. Раненько за богомолье-то принялись.

      Вера Филипповна. Да хорошо там очень: когда небольшой праздник, там народу немного, тихо таково, просторно, поют хорошо. Выдешь за ограду, по бульварчику походишь, на Москву поглядишь, старушек богомолок найдешь, с ними потолкуешь.

      Входит Огуревна.

      Что ты?

      Огуревна. Сумлеваюсь насчет лимону.

      Вера Филипповна. Я сейчас, гостьи дорогие. (Уходит с Огуревной.)

      Аполлинария Панфиловна. По монастырям стала ездить! Надо подсмотреть за ней; в самом деле, нет ли сироты какого.

      Ольга. Нет, не похоже.

      Аполлинария Панфиловна. Смотри ей в зубы-то! Я очень тихим-то не верю. Знаешь пословицу: «в тихом омуте…»?

      Входит Вера Филипповна.

      Вера Филипповна. Сюда прикажете чай подать или туда пойдете? Сюда и мужчины придут; вон, кажется, Потап Потапыч подвигается.

      Аполлинария Панфиловна. Лучше мы к самовару присоединимся; я не люблю с мужчинами-то, не привыкли мы вперемешку-то. Простору нет, разговор не тот; я в разговоре свободна, стеснять себя не люблю. Мужчины врут сами по себе, а мы сами по себе, и им свободней, и нам вольней. Любезное дело! А вместе одна канитель, а не разговор. Я с прибавлением люблю чай-то пить; неравно при мужчинах-то невзначай лишнее перельешь, так и совестно.

      Вера Филипповна. Как вам угодно. Пожалуйте!

      Уходят Аполлинария Панфиловна, Ольга, Вера Филипповна. Входят Каркунов (в руках бумага и карандаш), Xалымов, Константин Каркунов.

      ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

      Каркунов, Халымов и Константин Каркунов.

      Константин. Помилуйте, дяденька!.. К чему, к чему?.. Ни к чему это не ведет.

      Каркунов. Помолчи ты, помолчи! (Халымову.) Ах, кум ты мой милый, вот уж спасибо, вот уж спасибо!

      Халымов. Да за что?

      Каркунов. Как за что? Я тебе шепнул: «Приезжай, мол», – а ты и приехал.

      Халымов. Да чудак: зовешь в гости, как не поехать! От хлеба-соли кто же отказывается!

      Каркунов. Да я еще тебя хлебом-то не кормил. Я, как ты приехал, так за дело тебя; говорю: «Помоги!..»

      Халымов. Да какое дело-то! Гроша оно медного не стоит; эка невидаль, завещание написать! Было б что отказывать; а коли есть, так нехитро: тут все твоя воля, что хочешь, то и пиши!

      Каркунов. Нет, ты не говори! Вот у нас тут по соседству адвокатишка проживает, такой паршивенький; а и тот триста рублей просит.

      Халымов. Еще мало запросил. Вольно ж тебе за адвокатами посылать.

      Константин. Да помилуйте!