Пока бьется сердце. Светлана Сергеева

вижу виселицы и качающиеся на них тела.

      Передвижение по дороге немецких фургонов по направлению к Ленинграду привлекло внимание наших летчиков, и они на бреющем полете принялись обстреливать эту колонну машин. Немцы, остановив машины, попрятались в кювет. А мы были закрыты в фургонах. Нам только оставалось ждать своей участи.

      Больные стонали, срывали в беспамятстве свои повязки. Текла кровь. А самолеты все снижались и обстреливали машины. Несколько фургонов загорелось. Тревожила мысль о матери и сестре. Расстреляв свой боевой комплект, самолеты улетели. Оставив на дороге горящие фургоны с людьми, немцы повезли нас дальше. Оказалось, они везли нас ближе к Ленинграду, в Володарку, где решили оборудовать русскую больницу. А рядом под ее прикрытием поставить орудия, которые прямой наводкой могли обстреливать Ленинград.

      Для больницы было выделено 2 здания: в одном разместили больных, в другом поселили медперсонал. Это было двухэтажное каменное здание, окрашенное в ярко-синий цвет. Всему медперсоналу выдавали по 25 граммов хлеба и тарелку похлебки в день на человека. А нас было трое! Мы делили этот маленький кусочек хлеба на 4 части. Четвертая – это аварийный запас. Больше у нас ничего не было. Очень хотелось есть. Зернышки семян акаций после тщательного разжевывания превращались в горькую кашицу, которой я и старалась заполнить пустоту в желудке… Ленинград был совсем недалеко. Видно было, как горели Бадаевские продовольственные склады. Черный-черный дым поднимался вверх. Иногда вечерами вдруг раздавались крики: «Ура-а-а-а!», винтовочные выстрелы. Затем – ответный минометный залп. Это наши моряки-десантники делали попытку высадиться на берег и освободить Володарку. Но силы были не равны. Очень быстро «ура…» замирало, стрельба прекращалась…

      4 октября 1941 года стояла теплая солнечная погода. Как ни странно, было тихо. Открыв окно, я села на подоконник и смотрела на окрестные луга. Казалось, что нет войны. Война – это бред сумасшедшего. Но мирная тишина скоро была нарушена. Начался обстрел: это наша артиллерия стреляла по немецкой батарее, установленной около дома, в котором мы жили.

      В соседней комнате находились врачи, пришедшие с ночного дежурства. Они крикнули нам, чтобы мы с сестрой скорее бежали вниз, в подвал. Все кругом содрогалось от рвущихся вблизи снарядов. Когда я спускалась по подвальной лестнице, в подвальное окно влетел снаряд и разворотил передо мной лестницу. Но сам снаряд не взорвался, только разрушил лестницу и часть подвальной стены. Меня засыпало кирпичами, завалило вход в подвал. Видимо, я потеряла сознание. Через некоторое время я очнулась, а в сознании пронеслась мысль: «И вот я умерла…» И опять потеряла сознание. Очнувшись вновь, вдруг ощутила, что могу пошевелить мизинчиком на правой ноге. «Значит, я жива». Трудно было дышать, пошевелиться. Меня плотно придавила каменная масса. И темнота…

      Часа через 3–4 меня освободили из каменного плена. Сначала трудно было устоять на ногах, меня покачивало во все стороны, в голове все шумело и кружилось, тошнота