Наследство последнего императора. Николай Волынский

ликеров не бывает, только шампанское, виски и по особому заказу водка или бренди. Я хочу шампанского.

      «Щас получишь», – мстительно подумал Ельцин и приказал официанту:

      – Шампанского! Но только «Советского», из Питера.

      Тот задумался.

      – Что – нету? – недовольно протянул Ельцин. – Да откуда же оно у вас тут найдется!.. Уже ничего советского в мире нет… – Он вздохнул, обращаясь к красотке. – Придется пить, какую дрянь нальют.

      Официант сказал:

      – Есть французское, есть калифорнийское, сэр.

      – Ладно, малый, отбой, – передумал президент. – Тащи водки. Хотя нет: водку я пью только после трех часов. Ночи, по московскому, – уточнил он. – Неси шампанского. Вашего.

      Тот принес два бокала.

      Ельцин пришел на прием, уже будучи немного пьяным. В таком состоянии легкой эйфории, его так и тянуло что-нибудь отколоть, покуражиться над своими фактическими хозяевами, к которым он, как сам понимал, теперь прикован, как раб к галерной скамье.

      – Ну, разве можно эту газированную ослиную мочу сравнить с «Советским шампанским»? – через некоторое время спросил он у официанта, осушив бокал одним глотком.

      – Невозможно, сэр, – неожиданно согласился официант. – Но ведь вы сами, господин президент, уничтожили СССР, откуда теперь взяться «Советскому шампанскому»? – дерзко ответил он, глядя Ельцину в глаза.

      Вообще-то официантам, работающим в Белом доме, запрещено вступать с гостями в контакт – только в случаях крайней необходимости или если прикажет начальство: большинство обслуги было агентами спецслужб. Этот официант уже два десятка лет числился в штате ФБР, считался опытным кадром. Он, по долгу службы и по внутреннему убеждению, ненавидел СССР, но уважал русских как достойных врагов. Они делали плохие автомобили и штаны, но производили замечательные самолеты, ракеты, станки, ядерные реакторы… Писали хорошие книги, сочиняли изумительную музыку. По части науки им тоже равных не было. Теперь людей, собственными руками разгромивших свою страну, уважать было не за что. И их президент в представлении официанта был просто мразью, не достойной не только уважения, но и внимания вообще. Ельцин почувствовал неприязнь белодомовского халдея и повернулся к нему спиной.

      – Так что Хиллари? – спросила красотка, принимая бокал. – Вы ее тоже не считаете дамой?

      – Комолая телка – вот кто она такая, – рубанул президент, нисколько не заботясь о том, что каждый его чих записывается. Впрочем, от него фэбээровцы и не такое слышали и потому только посмеивались, расшифровывая и переводя на английский его разговоры. – А бодливой корове, понимаешь…

      – … Бог рог не дает! – договорила красотка.

      – Ну! Моя давно наставила бы мне большие и ветвистые, если б я с этой Монькой Левинской в ванне не имел сексуального контакта, как не имел его мой друг Билл…

      – За что пьем? – перебила она и подняла бокал вверх.

      – Надо хоть познакомиться! – заметил Ельцин.

      – С большим удовольствием! – она протянула руку. – Графиня Ксения Ксирис, она же княгиня Юсупова-Сумарокова-Эльстон-Романова