Ночной смотрящий. Олег Дивов

если обращаться с ним правильно, оно захочет снова человеком стать.

      Вряд ли у него это получится, но оно хотя бы расскажет нам свою историю. Как сможет, так и расскажет. Если сможет.

      – М-да… Он расскажет, а ты запишешь… Бред!

      – В чем проблема? – напрягся Лузгин. Муромский опять поворачивался к нему какой-то совершенно новой стороной.

      – Ты, конечно, прости, но недаром я говорил: журналисты все е…анутые. Верят во что угодно. И пишут, и пишут… То-то меня от газет воротит. Сил нет читать. С самой перестройки одно говно. Будто это жулики печатают для идиотов.

      – Газеты ему не нравятся… А ты ящик смотри! – огрызнулся Лузгин. – Если читать кишка тонка.

      – Мы же договорились: про кишки ни слова! – напомнил Муромский и довольно заржал.

      Лузгин секунду-другую поразмыслил, и Муромского красиво уел.

      Потому что вместо ответной колкости сказал просто:

      – Ну, я пошел. Отдохну немножко. Вы, значит, это… Действуйте.

      И вправду пошел досыпать.

      – Вот жопа! – бросил Муромский ему вслед почти что с восхищением.

* * *

      Строго говоря, приковали оборотня все равно к столбу. Та самая «чушка с проушиной» оказалась здоровым куском железобетона, обломком мачты низковольтной линии, которую еще при социализме хотели пробросить от Зашишевья дальше, да передумали.

      – Не сдвинет? – усомнился заспанный Лузгин. – А-а, да хрен с ним, главное, в дом не залезет с таким якорем на буксире.

      – Без шума не залезет, – многозначительно заметил Муромский.

      Словно в воду глядел.

      Посреди ночи вервольф принялся теребить цепь. Лузгин в окно посветил фонариком, прикрикнул «Вот я тебе щас!», наткнулся на тяжелый желтый взгляд и счел за лучшее спрятаться. Банально струсил. Там, на улице, шуровал отнюдь не испуганный мальчик Вова. Хотя и не жестокая смертоносная тварь. Нечто среднее.

      Оно хотело на волю и просило не становиться у него на пути. Всего лишь просило. Не нагоняло ужас на все живое, как прошлой ночью, а просто отодвинуло человека, чтобы не мешал. Во всяком случае, так это понял Лузгин.

      «Понял? Не-ет, батенька, ты прямую команду принял и выполнил! Неужели эта зараза телепат? Да запросто. Копается в мозгах, внушает эмоции, подслушивает мысли. Тогда понятно, отчего ему не даются некоторые абстрактные категории. Счет, например. Два пальца, три пальца – это то, что он глазами видит. А считать из чужой головы цифру – фигушки. Хм… Оказывается, мы и в телепатии совершенно не разбираемся. Собственно, чего тут странного – откуда нам?».

      Ничто не препятствовало выйти и попросить вервольфа утихомириться, но просьбу наверняка пришлось бы вколачивать, а этого Лузгин себе позволить не мог. Он все еще верил, что статус человека, не причинившего боли, даст ему шанс записаться оборотню в друзья-защитники.

      Очень захотелось увидеть Муромского, и желательно, с ломом в руках.

      Снаружи перестали бряцать и начали скрести. Потом – скрести со звоном. Зашишевские псы давно устали брехать, предупреждая о наличии в селе «зверя»,