Пасынки Гильдии. Ольга Голотвина

от ударов содрогались ящики с землей. Не слышал проклятий и угроз, которые неслись сквозь щели крышки.

      Когти нетерпеливо шевельнулись. Чужая злая воля, все еще скрытно живущая в лапе, хотела крови. Это помогло Шенги решиться. Кто тут главный, в конце-то концов? Он или эта чешуйчатая коряга?!

      А тут еще пленник обрел голос и просипел:

      – Праздник же…

      Шенги расхохотался и убрал лапу.

      – Очень, очень смешно! Когда на грабеж шли – святой праздник не вспоминали… – Тут Шенги посуровел. – Не ты ли, крыса помоечная, служанку убил?

      «Приплюснутый» истово замотал плоской башкой:

      – Нет! Это Голый Череп!.. Я никого… я никогда…

      Шенги поверил. Не потому, что разбойник казался искренним. Просто в этот миг в ушах Охотника зазвучал другой голос. Гнусавый властный голос человека, который весьма доволен собой:

      «…Я ж тебя, как ту сучку…»

      Шенги глянул на пленника. Сквозь зрачки его смотрела сама Судьба, которая вдруг решила смилостивиться.

      – Ползи к карнизу, не выдам. Найдут тебя – так уж суждено, не найдут – благодари Безликих.

      На роже ошалевшего от счастья «приплюснутого» светилось горячее желание благодарить Безликих от этого мгновения и до последнего вздоха. Не сказав ни слова, незадачливый грабитель пополз к карнизу, стараясь, чтобы его не видно было со двора.

      А Шенги нагнулся над люком, вслушиваясь в происходящее на чердаке. Лицо Охотника, тревожно-напряженное, вдруг расплылось в улыбке. Потому что там, где только что бранились и грозили не то четверо, не то пятеро «крысоловов», теперь властвовал один голос. Незнакомый, пронзительный, с привизгиванием, свирепо-гневный… чудесный голос!

      – Колоды еловые! Да утопит вас Многоликая в трясине! Да я до короля дойду! Я с вашим сотником знаком… я сегодня же…

      Толстенький хозяин дома оказался человеком понятливым и порядочным. Да, во время налета грабителей он от страха потерял всякое соображение. Но когда возле лица перестал маячить нож, а с рук спали веревки, толстяк осмыслил увиденное, преисполнился благодарности и побежал выручать Совиную Лапу.

      – До вас, «крысоловов», не докричишься! Пока бы вы соизволили пожаловать на шум, и меня бы зарезали, и жену бы изнасиловали, и сундуки бы вывернули! А он… из всего города – один… пришел, заступился…

      – Может, он с другими разбойниками добычу не поделил? – с упрямой надеждой буркнул Мрабиш.

      – Молчать!.. Если вы хоть пальцем… если хоть одна царапина… клянусь, вы все до последнего костра будете Гиблую Балку патрулировать, уж я расстараюсь… попрошу Хранителя Города… А ты, недоумок, полюбуйся на свою бляху десятника, недолго тебе ее носить осталось!.. Ах да, с Совиной Лапой еще парнишка был, тоже бил грабителей. А ну, сказывай, куда вы парнишку дели!

      От всей широты своей счастливой души Шенги посочувствовал невезучему десятнику.

      – Эй, Мрабиш! – крикнул он в щель. – Не грусти! Твой десяток повязал банду, верно?

      И, подцепив когтями тяжелый ящик, в котором курчавилась морковь, поволок