Вождь краснокожих. О. Генри

зря на эти штучки. Вам, молодчик, меня не надуть.

      Проходит несколько минут, и он вдруг говорит:

      – А не кажется ли вам, достопочтенный, что вам пора покинуть мой дом? Я был рад с вами побеседовать, но у меня куча срочных дел: я должен закончить для одного издания статью «Призрак коммунизма», а ближе к вечеру отправиться на заседание президиума Ассоциации по улучшению качества беговых дорожек. Да и вам не стоит тратить время – ведь вы уже убедились, что ни в какие ваши снадобья я не верю.

      Ну что мне оставалось делать, сэр? Вскочил я в свою тележку, и лошадь сама привезла меня в гостиницу. Я кинулся к Энди, который валялся у себя в номере. Рассказываю ему слово в слово о моем свидании с продвинутым фермером и никак не могу прийти в себя. В голове – ни одной дельной мысли.

      – Не знаю, что и придумать, – говорю я и, чтобы мой позор не так колол глаза, начинаю напевать какую-то дурацкую песенку.

      Энди расхаживает взад и вперед по номеру и покусывает ус, как делает всегда, когда в голове у него начинает созревать какой-то план.

      – Джефф, – произносит он наконец. – Не сомневаюсь – все, что ты рассказал об этой рафинированной деревенщине, правда. Но ты меня не убедил. Не может такого быть, чтобы в этом Планкетте не осталось ни капли первобытной дури, потому как это явная измена тем целям, для которых его предназначил сам Господь. Скажи-ка, Джефф, тебе не приходилось раньше замечать во мне глубокой религиозности?

      – Да как тебе сказать, – уклончиво отвечаю я, чтобы не задеть его чувства, – мне доводилось встречать немало людей глубоко верующих, у которых их вера проступала наружу в таких микроскопических дозах, что, если потереть их чистой салфеткой, на ней не осталось бы ни пятнышка.

      – Надо тебе знать, что я всю жизнь занимался углубленным исследованием природы, начиная с самого сотворения мира, – продолжает Энди, – и потому твердо верую, что каждая тварь создана с определенной целью. Фермеров Господь также сотворил неспроста: их высшее предназначение заключается в том, чтобы сытно кормить, поить и одевать джентльменов, подобных нам с тобой, то есть наделенных мозгами. Я убежден, что манна, которой иудеи сорок дней питались в пустыне, – не что иное, как символическое обозначение фермеров; и так оно и осталось. А теперь я проверю первый закон Таккера: «Коль ты родился фермером, останешься в дураках». Именно так, несмотря на всевозможные штучки, которыми наша прогнившая цивилизация наделила сельских жителей.

      – Ох, – говорю я, – как бы и тебе не остаться с носом. Этот фермер даже не пахнет овчарней. И к тому же укрылся за целой баррикадой из последних достижений электротехники, образования, литературы и философии.

      – Попытка не пытка, – отвечает Энди. – Есть такие законы, которые не в силах отменить даже служба бесплатной доставки на дом в сельской местности.

      Тут Энди удаляется в чуланчик и выходит оттуда в клетчатом костюме – клетки на нем бурые и желтые, и каждая величиной с ладонь землекопа. Завершает все это великолепие черный цилиндр