Рождение богов (сборник). Дмитрий Мережковский

и она в таком же мешке.

      Вдруг сделалось жалко себя, и вместе с жалостью уколол сердце страх.

      Бык шел на нее опять – уж который раз – вечно, казалось, шел и будет идти. Знала, что, если она не отскочит сейчас, вздернет ее на рога. Но не могла пошевелиться, руки, ноги отнялись, как в страшном сне: вся отяжелела смертною тяжестью.

      – Мать, помоги! – простонала, подняв глаза к небу.

      Перед закатом по белому небу брызнула алая кровь, как будто заколалась жертва и там. Эойя закрыла глаза.

      Глухо загудели бубны, флейты завизжали пронзительно, и хор запел:

      Радуйся, чистая Дева,

      Брачное ложе готовь!

      Ярость небесного гнева

      Да отвращает любовь!

      Лейся из белого чрева

      Алая, алая кровь!

      Чресла Телицы божественной

      Бык покроет, любя.

      Песней торжественной

      Славим тебя,

      Богом избранная,

      Богу закланная,

      Дева-Мать несказанная!

      К Туте на плечо склонилась Эранна, бледная, как мертвая – цветок туберозы, женским телом-тленом благоухающий.

      – Смотри, смотри, смотри! Он ее сейчас… – шептала задыхающимся шепотом.

      Зонтик поднялся, и Тута увидел, что между рогами быка, так же как там, на Горе, между руками фиад, какое-то кровавое лохмотье треплется. И в бычьем реве услышал он гул подземных громов:

      «Ужо провалитесь все в преисподнюю!»

III

      – В Египет! В Египет! – повторяла Дио, глядя с плоской кровли дома на уходивший в море корабль.

      Красногрудый, чернобокий, круто изогнутый, как спина дельфина, с двумя на носу лазурными очами, чтобы высматривать в море свой путь, выплывал он из-за длинного мола Кносской гавани. Парус от безветрия повис, но двадцать пар весел сразу подымались, сразу опускались, влажно блестя, как плавники морского чудовища, и корабль шел на них быстро, влача за собой две голубоватые складки по белизне моря, почти такой же мглисто-опаловой, как небо.

      Куда он идет, она не знала; но все корабли, казалось ей, идут в Египет. И, протянув к нему руки, повторяла:

      – В Египет! В Египет!

      Вспомнила древний вавилонский псалом: «Сердце мое трепещет во мне, и смертные ужасы напали на меня. Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Улетела бы я и успокоилась, далеко удалилась бы и оставалась бы в пустыне!»

      Вспомнила также царя Утукса – Одиссея, вечного странника:

      Сильно меня устремило в Египет желание сердца.

      В длинновесельном плывя корабле, из очей потерял я

      Крита широко равнинного снежные горы и прибыл

      Дней через пять к светлоструйному устью потока Египта.

      Колыбельные песни Египта напевала ей Зенра-кормилица; о чудесах Египта рассказывал отец Аридоэль, – часто ходили туда корабли его, нагруженные критским лесом и пурпуром. С детства казалась ей эта чужая земля родною, как будто она жила в ней когда-то в незапамятно давние дни и все хотела в нее вернуться, тосковала о ней, как о родине. Глядя на осенние станицы журавлей, улетавшие на юг, протягивала к ним руки, так же как сейчас