Рождение богов (сборник). Дмитрий Мережковский

ответила Эойя.

      – Чиста ли ты, девушка, от крови человеческой?

      – Чиста.

      – Чиста ли ты, девушка, от соития с мужем?

      – Чиста.

      – Войди же в брачный чертог. Радуйся, богом любимая!

      В спине телицы открылся люк. Эойя взошла к нему по лесенке, спустилась в пустое чрево, и люк захлопнулся.

      Флейты завизжали, загудели тимпаны. Лунные жрицы, тихо, как тени луны по ночным облакам, скользя по лабиринтным извивам плясового круга, окружили телицу, завили ее в хоровод лунных цветов и запели песнь невесте Солнца-Быка, Луне в полнолунии, Пазифайе Всеозаряющей:

      Радуйся, чистая Дева,

      Брачное ложе готовь!

      Ярость небесного гнева

      Да отвращает любовь.

      Из темного чрева

      Слышишь ли, Дева,

      Бычьего рева

      Яростный зык?

      Бык, Бык, Бык,

      В чреслах Телицы Божественной,

      Деву покроет, любя.

      Песнью торжественной

      Славим тебя, богом избранная,

      Богу закланная,

      Дева-Мать несказанная!

      Хор удалялся, песнь умолкала – умолкла, и на опустевшем ристалище воцарилась лунная тишина.

      Вдруг на белом песке задвигались черные тени, тени бычьих рогов. Белый, как белая пена морей в сиянье луны, приблизился к телице бык.

      Лежа на мягкой подстилке свежескошенных трав, в смолистом благовонье кипарисового гроба-чрева с искусно проделанной для притока воздуха отдушиной, глянула Эойя сквозь дырочку глаза и увидела морду быка так близко, что казалось, он дышит ей прямо в лицо. Но не испугалась и не засмеялась, только улыбнулась: «Какой большой, а молочком от него пахнет, как от теленочка! Беленький, бедненький!» – почему-то вдруг вспомнила предсмертный взор заколаемых жертв, и сердце пронзила ей знакомая боль неискупимой вины, неутолимой жалости, и вместе с болью тихий восторг, как тихий свет Всесветящей: узнала, что в Жертве – Бог.

      Бык отошел от телицы: учуял, что она неживая; мудрее был, чем думали люди.

      Сонный, побрел по ристалищу. Лег на землю, поднял глаза с тихим мычанием, как бы вздохом любви к Всесветящей, Возлюбленной, и, под ее поцелуем, закрыл их – заснул так сладко, как спят только звери и боги.

      Сладко заснула и Эойя во чреве телицы. Снилось ей, что целует ее в глаза Мальчик-Девочка, и под Его-Ее поцелуем умирает она – рождается в вечную жизнь.

III

      – Дио полюбит тебя, только убей сучку, – говорил Таммузададу, железному купцу, Диин двоюродный дядя, почтенного вида старик, владелец богатейших в Кноссе погребов винных и оливковых, Кинир, сын Уамара.

      – Какую сучку? – спросил Таму.

      – Эойю.

      – Зачем ее убивать?

      – Чтобы с Дио снять чару. Приворожила она ее, испортила. Разве не видишь: всегда вместе, водой не разольешь. У этих ведьм чары-присухи могучие.

      – Эойя – ведьма?

      – Да еще какая! Мимо не пройду, не отплевавшись. Помни: пока эта девчонка жива, не видать