Обрывки памяти. Рассказы о войне. Михаил Калашников

он расширял образовавшуюся меж бревнами щель и звал товарища по несчастью:

      – Ну, где ты там? Слышь? Помогай! Мы с тобой в одной лодке! Обоим наверх надо!

      Немец подполз к обозначившемуся выходу, постанывая и придерживая одной рукой другую. Видимо во время последнего обвала, ему здорово досталось бревном. Когда образовалось отверстие, через которое мог протиснуться Литвинов, он рванул из ловушки первым. Оказавшись снаружи, русский солдат бегло огляделся. Вокруг лишь были развороченные артиллерией траншеи и ни одной живой души поблизости. На востоке занималась заря, омраченная плывущими на горизонте шлейфами черного дыма. Литвинов протянул в лаз свою руку и помог выбраться немцу. Тот стонал, вскрикивал, придерживая поврежденную руку. Когда немец вылез, Литвинов сказал ему:

      – Не знаю куда ты, а я туда, – и махнул в сторону восхода.

      Немец приложил ладонь здоровой руки к груди, попытавшись изобразить подобие улыбки. И они разошлись.

      – Михалыч, чайник вскипел! – раздался совсем рядом голос Захар.

      – Ага, щас заварю, – пришел в себя Литвинов-старший.

      В закипевшую воду бросили ароматной сухой травы, нарванной еще в прошлом году и горсть ягодных хвостиков. На улице заметно посвежело, и Витя принес из палатки ватное одеяло, укутавшись им. Звезды стали ярче, потолстели, налились торжественным космическим соком. Костер почти потух. Темнота перестала быть такой таинственной и пугающей. В ней стали различимы кроны одиноких кедров и утесы, меж которыми лежал ягодный склон. Шепот реки, гладящей прибрежные камни, коварно убаюкивал.

      – Интересно, есть еще где-нибудь такая красота как у нас? – спросил дядя Захар.

      – Наверное, есть, – неуверенно ответил Витин отец.

      – Если только за границей где-то, – презрительно протянул дядя Захар.

      – А ты за границей был, бать? – полюбопытствовал Витя.

      – В Польше, Германии, Чехословакии.

      – И как там?

      – Да… по-разному…

      – Я тебе так скажу, Витек, – встрял дядя Захар. – Люди, бывает, лучше живут, а природы такой, все равно нет.

      «Не скажи, Захар», подумал Литвинов-старший, «когда война к ним пришла, и они горя хлебнули». И тут же вспомнился ему случай, уже после Победы, поздним летом сорок пятого, когда он в одном из немецких домов, нашел болтавшуюся в петле молодую германку. Повесилась она, видимо, недавно, так как тело ее еще конвульсировало. Литвинов выхватил десантный нож и мигом срезал веревку. Оказалось, что не зря. То, что Литвинов принял за конвульсии, оказалось, мукой человеческого организма, не желавшего прощаться с жизнью. Девушка скоро отошла и стала рыдать.

      – Чего в петлю полезла? – хотел узнать Литвинов, указывая на обрывок веревки, торчащий с потолка.

      – Hungry… Mutter ist krank… Schwester ist krank…2

      Литвинов тогда выгреб из вещевого мешка банку тушенки, остатки сахара и сухарей, и отправил несчастную домой.

      – А вот

2

Голод… Мать заболела… сестра заболела (нем.)