Шестая жена короля Генриха VIII. Луиза Мюльбах

Это вы – палач тех несчастных, которых казнят теперь там! – резко сказала она, а затем, снова обращаясь к королю и умоляюще простирая к нему руки, она воскликнула: – Пощадите, король Генрих, пощадите!

      – Пощадить? – повторил король. – Пощадить? А кого? Тех, кого казнят там, на улице? Так скажите же мне, ваши высокопреосвященства, кого возводят сегодня на костры? Кто осужден?

      – Это – еретики, которые обвиняются в исповедании нового вероучения, занесенного к нам из Германии. Они решаются отвергать духовную власть нашего господина и короля! – сказал епископ Гардинер.

      – Это – католики, которые признают римского папу за верховного пастыря христианской церкви и не желают кроме него считать никого своим господином! – произнес епископ Кранмер.

      – Вот видите, – воскликнул король, – эта юная девица обвиняет нас в несправедливости, однако там, на кострах, находятся не только еретики, но и католики. Поэтому мне кажется, что мы, как и всегда, справедливо и беспристрастно предаем эшафоту только действительно виновных!

      – О, если бы вы увидали то, что я видела, – с ужасом сказала Мария Аскью, – тогда вы собрали бы все свои жизненные силы для одного-единственного крика, который выразился бы в единственном слове: «Пощадите!» И вы крикнули бы это слово отсюда прямо к месту мучения и отчаяния!

      – Что же вы видели там? – улыбаясь, спросил король.

      Мария Аскью выпрямилась, и ее стройная фигура поднялась теперь, словно лилия, между обеими темными фигурами епископов. Ее глаза были неподвижны и широко раскрыты, на благородных и нежных чертах лица лежал отпечаток отчаяния и ужаса.

      – Я видела женщину, которую вели на казнь, – сказала она. – Это была не преступница, а знатная дама, гордое и возвышенное сердце которой никогда еще не затаивало в себе мысли о предательстве или неверности. Она была верна своей вере и убеждениям и не могла отречься от Бога, которому служила. Когда она шла через толпу, казалось, будто сияние мученического венца окружает ее голову и ее седые волосы сверкают серебряными лучами. Все решительно склонялись пред ней, и самые бессердечные мужчины плакали при виде этой несчастной женщины, которая прожила на свете более семидесяти лет и которой не могли позволить умереть на ее старческом одре, а хотели убить во славу Бога и короля. Она же улыбалась и ласково кивала рыдающему народу, и шла к эшафоту так, как будто это был трон, на который ей стоит только воссесть, чтобы принять восторги и почести толпы. Двухгодичное тюремное заключение заставило побледнеть ее щеки, но не в силах было затушить огонь ее глаз и убить силу ее духа; а бремя семи десятков прожитых лет не заставило ее склонить свою голову и не сломило ее мужества. Гордо и твердо поднялась она по ступенькам эшафота, еще раз поклонилась народу и воскликнула: «Я помолюсь пред Господом за вас». Когда же она подошла к палачу и тот потребовал, чтобы она дала связать свои руки и встала на колена, положив голову на плаху, эта женщина воспротивилась и гневно оттолкнула его от себя. «Только